Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев
Шрифт:
– Как это где? Вон сидит, сказки нянины слушает, показал я.
– Смотри, какие глаза у нее огромные, испуганные. Не иначе какую-то уж очень страшную сказку ей нянька сейчас рассказывает.
– Вы хотите сказать, что вот эта кроха - Татьяна?
– изумился Тугодум. Да ведь ей лет шесть, не больше!
– Ну да.
– кивнул я.
– А что, собственно, тебя удивляет? Это ведь не явь, а сон. Татьяне снится ее детство. А мы с тобой, оказавшись в этом сне, получили завидную возможность, так сказать, воочию увидеть, как протекали детские годы Татьяны Лариной, каковы были
Тут нашу беседу прервал голос маленькой Тани:
– Пойдем, няня, гулять!
– Что ты, дитя мое. Бог с тобой!
– испуганно откликнулась нянька.
– В эту пору гулять! Сыро, ножки простудишь. И страшно. В лесу теперь леший ходит, он уносит маленьких детей...
Нянькины слова услыхала барыня. И тотчас отозвалась:
– Ты что плетешь, старая хрычовка? Глянь! Дитя совсем сомлело со страху. Нешто можно барское дитя лешим путать?
– Полно тебе, матушка, - добродушно вмешался барин.
– Сказка - она и есть сказка. И нам с тобой, когда мы малыми детьми были, небось такие же сказки сказывали: про Жар-птицу, да про Милитрису Кирбитьевну, да про злых разбойников...
– Истинно так, матушка-барыня, - робко вставила нянька.
– Чем и потешить дитя, ежели не сказкою.
– Вот, сударь!
– гневно обернулась барыня к мужу.
– Вот до чего я дожила с твоим потворством. Моя холопка меня же и поучать изволит. Ты погляди на дитя! На дочь свою ненаглядную! Какова она, на твой взгляд?
– Бле... бледновата немного, - ответствовал супруг, запинаясь от робости.
– Сам ты бледноват, умная твоя голова!
– Да я думал, матушка, что тебе так кажется, - объяснил супруг.
– А сам-то ты разве ослеп?
– негодовала супруга.
– Не видишь разве, что дитя так и горит? так и пылает?
– При твоих глазах мои ничего не видят, - вздохнул муж.
– Вот каким муженьком наградил меня Господь!
– сокрушенно воскликнула барыня.
– Не смыслит сам разобрать, побледнела дочь или покраснела с испугу. Что с тобой, Танюшенька?
– склонилась она над дочкой, - С чего это ты вдруг на коленки стала?
– Уронила, - ответила маленькая Таня.
– Куклу уронила? Так для чего же самой нагибаться-то? А нянька на что? А Машка? А Глашка? А Васька? А Захарка?.. Эй! Машка! Глашка! Васька! Захарка! Где вы там?
Вслед за матушкой-барыней в эту суматоху незамедлительно включился и сам барин.
– Машка!
– что было сил заорал он.
– Глашка! Васька! Захарка!.. Чего смотрите, разини?!. Вот я вас!
– Это вы нарочно?
– спросил у меня Тугодум, когда мы остались одни. Или у вас нечаянно так получилось?
Я сделал вид, что не понимаю, о чем идет речь:
– Что ты имеешь в виду?
– Да ведь это же был не сон Татьяны, а сон Обломова! Думаете, я такой уж болван, что не догадался? Как только они завопили: "Захарка!" - тут меня сразу и осенило. Не ужели вы нечаянно их перепутали?
– Нет, друг мой, - сказал я.
– Ничего я не перепутал.
– То есть как это так - не перепутали?
– возмутился Тугодум. Собирались-то мы к Лариным в гости. А попали
– Куда уж хуже, - усмехнулся я.
– Хуже вроде и не куда.
– Ну почему же некуда?
– не согласился со мной Тугодум.
– А "Недоросль" Фонвизина? Обломовка - это просто сонное царство. Там спят, едят да зевают. Но по крайней мере, никого не мордуют, ни над кем не издеваются... А здесь... Вы знаете, там были моменты, когда я был почти уверен, что перед нами не то что не мать Татьяны Лариной, но даже и не мать Илюши Обломова, а сама госпожа Простакова.
– А-а... Ты и это заметил?
– улыбнулся я.
– Молодец! Это делает честь твоей памяти.
– При чем тут память?
– не понял Тугодум.
– Я говорю, что просто похожа она очень на Простакову.
– То-то и оно, что не просто похожа, а временами говорила - ну прямо слово в слово!
– как фонвизинская госпожа Простакова. Да и муж ее отвечал ей тоже - слово в слово!
– как запуганный отец Митрофанушки.
– Вот видите!
– оживился Тугодум.
– Сами признаете! Значит, я был прав, когда сказал, что вы все на свете перепутали. Мало того что вместо сна Татьяны угодили в сон Обломова, так еще и родителей Илюши Обломова подменили родителями Митрофанушки.
– Это ты очень точно заметил, - улыбнулся я.
– Именно так: сон Татьяны я заменил сном Обломова, а родителей Обломова - родителями Митрофанушки. Но в одном ты ошибся. Ничегошеньки я не напутал. Совершил я эту подмену вполне сознательно.
– Я же говорил: нарочно! Разыграть меня хотели, да?
– Да нет, что ты! Даже и не думал. Просто когда ты сказал, что Татьяна была дочь помещика и поэтому ее, наверное, воспитывала и учила светским манерам какая-нибудь гувернантка, я захотел как можно нагляднее продемонстрировать тебе ту реальную обстановку, в которой она родилась и росла.
– Вы что, всерьез считаете, что родители Татьяны были в чем-то похожи на родителей Обломова?
– недоверчиво спросил Тугодум.
– Не в чем-то, а во многом, - ответил я.
– Собственно говоря, почти во всем. Возьми-ка у меня со стола томик "Онегина"... Так... А теперь раскрой вторую главу и найди то место, где говорится об отце Татьяны.
Раскрыв книгу, Тугодум быстро нашел то место, о котором я говорил, и прочел вслух:
Он был простой и добрый барин,
И там, где прах его лежит,
Надгробный памятник гласит:
"Смиренный грешник, Дмитрий Ларин,
Господний раб и бригадир
Под камнем сим вкушает мир".
Захлопнув книгу, он победно взглянул на меня:
– Ну?.. И по-вашему, у него есть что-то общее с отцом Обломова? Да ведь тот - просто дурачок! И скупердяй к тому же. А этот...
– Ты прав, - согласился я.
– Здесь Пушкин про Таниного отца говорит с искренним сочувствием, даже с симпатией: "Он был простой и добрый барин". Однако, если мы с тобой заглянем в пушкинские черновики, выяснится, что там портрет отца Татьяны был набросан несколько иначе.