Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев
Шрифт:
– Ну, Уотсон, что скажете?
– торжествующе спросил Холмс.
– Поразительно!
– воскликнул Уотсон.
– Сходство просто потрясающее. Как говорится, один к одному. Ведь у Толстого она точь-в-точь так же обошлась с Пьером. Я думаю, Толстой всю эту сцену отсюда и взял, из записок этого... как его... Свербеева...
– Очень может быть, - согласился Холмс.
– Во всяком случае, он эти "Записки" безусловно читал. А вот послушайте, что пишет другой старый москвич, Стахович, в своей книге "Клочки воспоминаний", вышедшей в свет в тысяча девятьсот четвертом году.
Достав
– "Старуху Хлестову я хорошо помню: это была Настасья Дмитриевна Офросимова... Ее же под именем Марьи Дмитриевны Ахросимовой описал в "Войне и мире" граф Лев Николаевич Толстой". Ну как? Теперь, я надеюсь, вы убедились, что у Хлестовой и Ахросимовой был один и тот же прототип?
– Похоже, что так, - согласился Уотсон.
– Впрочем, если вам этого мало, вот вам еще один весьма авторитетный источник: книга известного историка русской литературы Михаила Осиповича Гершензона "Грибоедовская Москва".
ИЗ КНИГИ М. О. ГЕРШЕНЗОНА
"ГРИБОЕДОВСКАЯ МОСКВА"
Знаменитую Настастью Дмитриевну Офросимову с фотографической точностью, вплоть до фамилии и закачиванья рукавов изобразил, как известно, Лев Николаевич Толстой в "Войне и мире". Ее же часто называют прототипом Хлестовой из "Горя от ума". Нет сомнения, что Грибоедов должен был знать ее.
Сцена между Ахросимовой и Пьером совершенно верна, разве только Толстой облагородил свою Марью Дмитриевну и дал ей слишком мягкие манеры - Вот! обрадовался Уотсон, прочитав это последнее замечание Гершензона.
– Вот этот вопрос я как раз и собрался вам задать, мой ученый друг. Кто же все-таки нарисовал более точный портрет этой самой Офросимовой? Толстой или Грибоедов? Если Толстой ее облагородил, значит, Грибоедов был ближе к оригиналу? Как же тогда этот ваш историк говорит, что Толстой описал ее "с фотографической точностью"?
– Ну, во-первых, ни один писатель, как я вам уже говорил, никогда никого не описывает с фотографической точностью. Это Гершензон просто так сказал, не буквально, а метафорически. Каждый писатель описывает то или иное явление, того или иного человека, исходя из своих представлений о нем, исходя из того, как он его видит, как он его понимает.
– Но как же все-таки могло получиться, - продолжал недоумевать Уотсон, - что одна и та же женщина у Толстого получилась такой обаятельной, а у Грибоедова...
– Не слишком обаятельной, - насмешливо подсказал Холмс.
– Мало сказать - необаятельной. Просто отталкивающей!
– Все дело тут в том, - объяснил Холмс, - что Толстой и Грибоедов совершенно по-разному смотрели на свою натуру. Не только на Настасью Дмитриевну Офросимову, а на весь этот круг людей, которых они стремились изобразить. Грибоедов ненавидел и презирал лицемерное фамусовское общество. Он стремился сатирически разоблачить его.
– А Толстой?
– А Толстой относился к своей натуре совершенно иначе. Вот, прочтите-ка, что он писал в черновом наброске предисловия к "Войне и миру".
Л. Н. ТОЛСТОЙ. ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ
К "ВОЙНЕ И МИРУ"
Несколько слов в оправдание на замечание,
– Никогда бы не подумал, - сказал Уотсон, - что Толстой может такое написать. А почему вы сказали, Холмс, что это черновой набросок? Он что, потом написал это предисловие иначе?
– Он потом вообще от него отказался. Не стал печатать.
– Вот как? А почему?
– О, это очень интересный вопрос... Я думаю, главным образом потому, что в процессе работы над романом Толстой изменил отношение к своей натуре. Роман о подвиге народа в великой войне не мог быть населен одними аристократами. В нем неизбежно должны были появиться и мужики, которые вынесли на своих плечах главную тяжесть войны, и такие люди, как, например, капитан Тушин - отнюдь не аристократ по происхождению, - и такие, как Платон Каратаев. Да и жизнь аристократов в конце концов ему стала далеко не во всем мила. Иначе не появились бы в его романе такие люди, как князь Василий Курагин, его сын Анатоль и дочь Элен. Коротко говоря, Толстой сперва хотел написать один роман, а написал - другой...
– Если я вас правильно понял, - прервал его Уотсон, - вы хотите сказать, что в процессе работы над романом взгляд Толстого как бы приблизился к воззрениям Грибоедова?
– В какой-то мере. Хотя роман Толстого, в отличие от грибоедовской комедии, - это, разумеется, не сатира. Фамусов - сатирический образ, а старый граф Ростов - отнюдь нет. Хотя у них немало общего. Вообще, если вдуматься, в романе Толстого можно найти более или менее прямую аналогию едва ли не каждому грибоедовскому персонажу. Есть в нем и свой Чацкий...
– Это Пьер?
– Хотя бы... И свой Скалозуб, как мы с вами только что убедились. Хоть он и не занимает в романе такого заметного места, какое Скалозуб занимает в комедии Грибоедова...
– Да, пожалуй. Но такого человека, как Молчалин, бьюсь об заклад, вы у Толстого не найдете, - сказал Уотсон.
– Вы в этом уверены?
– с обычной своей иронической улыбкой спросил Холмс.
Увидав эту улыбку, Уотсон сразу потерял по крайней мере половину своей уверенности.
– Я, конечно, не Бог весть какой знаток, - дал он задний ход, - но по-моему...
– Так вот, дорогой мой Уотсон, - сказал Холмс.
– Смею вас уверить: есть в романе Толстого и свой Молчалин. На обеде у графов Ростовых он, кстати, сидел неподалеку от вас.
– Это тот, с которым я разговаривал?.. Как его... Берг?..
– Да, и в Берге, конечно, есть черты Молчалина. Но я имел в виду не его... Чтобы не утомлять вас, сошлюсь только на один небольшой эпизод. Вот, взгляните!
– И он протянул Уотсону раскрытый том "Войны и мира".
Уотсон взял книгу в руки и прочел указанную Холмсом страницу.