Заноза для хирурга
Шрифт:
Приехав, встаю под обжигающий душ, температуру делаю на грани терпимого. С остервенением моюсь, но противные ощущения никуда не уходят, разве что слегка притупляются. Падаю на кровать, но заснуть удаётся далеко не сразу.
С утра вскакиваю рано. Полночи крутил в голове произошедшее и понял, что всё-таки детали не сходятся. Я, конечно, ревнивый мудак, сам знаю, но надо попробовать разобраться. Хотя бы поговорить! Как только проскакивают мысли, что мог несправедливо обвинить… даже додумывать боюсь, желудок сжимается.
Добираюсь до больницы,
Поднимаюсь к себе, переодеваюсь в кабинете и выхожу в коридор. Отделение уже живёт суетливой утренней жизнью, медсёстры снуют по своим делам. Дежурный ординатор сидит за столом, зевая и заполняя бумажки. Всё привычно. Вот только почему я никак не могу унять дрожь внутри?
Ловлю за рукав пробегающую мимо старшую медсестру.
– Надежда Константиновна!
– Доброе утро, Никита Сергеевич, – отзывается женщина, поднимает брови.
Да, знаю, с утра у неё тоже дел по горло, а тут я ещё.
– Доброе. Увидите Анну Николаевну, передайте, что я хотел бы поговорить с ней до пятиминутки, – смотрю на часы на стене, до утренней врачебной конференции ещё есть время, Аня всегда приходит на работу раньше.
– Хорошо, – Надежда кивает и уносится по своим делам, а я, постояв, возвращаюсь в кабинет.
Спустя почти час дёргаными движениями собираю со стола документы и иду в конференц-зал. Она так и не зашла. Наверное, я и не имел права на это рассчитывать, но, чёрт… надеялся!
Сегодня куча народу – интерны и новые практиканты, столпившиеся стайками, загораживают проходы. Я ищу одну-единственную женщину, но не нахожу в этой толпе. Не вижу и потом на обычном месте – она всегда сидит с краю у окна на третьем ряду. Неужели решила скрыться где-то сзади?
На планёрке становится не до того – ночью была пара сложных случаев, да ещё и в ОРИТ лежат двое тяжёлых. После окончания зал быстро пустеет, и я тороплюсь к себе. На обходе-то точно поймаю её.
Вот только почти сразу вслед за мной в кабинет влетает встревоженная Надежда.
– Никита Сергеевич, Аня не пришла на работу!
Я даже не обращаю внимания на то, что медсестра называет врача по имени. Такое ощущение, что мне с размаху дали в солнечное сплетение. Чуть не потеряв равновесие, хватаюсь за край стола.
– Как… не пришла?!
– Я не видела её с утра, подумала, ну мало ли, задерживается, хоть это на неё и не похоже, – ломая пальцы, говорит Надежда. – Потом на пятиминутке… ну вы видели, сколько народу было. Я решила, может, упустила её. Но сейчас все собрались на обход. Анны Николаевны нет. Телефон у неё недоступен.
Смотрит на меня, и я вижу испуг в её глазах. На секунду закрываю свои, чтобы не показать, что чувствую то же самое.
– Вас ждут, Никита Сергеевич, – тихо произносит медсестра, и я понимаю, что она права.
Я не могу сейчас никуда сорваться, даже если единственное, чего хочу –
– Надежда Константиновна, пожалуйста, попробуйте ещё раз дозвониться Ане… Анне Николаевне, – исправляюсь, и медсестра кидает на меня внимательный взгляд. – Может быть, она заболела, или… я не знаю… проспала, а телефон разрядился, всякое случается, – говорю и сам себе не верю.
Она бы никогда не пропала просто так.
– И ещё… у нас в отделении лежала её подруга, – пытаюсь припомнить имя, но оно ускользает из памяти. – С огнестрельным. Я сам проводил торакотомию. Чёрт, не могу вспомнить, как её зовут… Марина? Или Мария? В истории болезни должен быть телефон.
– Я попробую найти, – Надежда неуверенно кивает, но я понимаю, что это вряд ли, времени у неё не хватит.
– Просто свяжитесь с архивом, пусть принесут мне в кабинет истории болезни за… – задумываюсь, когда же это было? Вроде бы в конце весны, – …за апрель и май. Я сам поищу.
Почему-то у меня нет ни малейшей надежды, что Аня ответит на звонок.
Иду к группе врачей и интернов, ждущих меня, чтобы начать обход. Всё идёт по заведённому плану. Только Аниных пациентов осматриваю самостоятельно. На чей-то вопрос отвечаю, что Анна Николаевна взяла несколько дней за свой счёт. Не хватало ещё, чтобы по отделению пошли слухи. Она столько раз меня прикрывала, что этот минимум я не просто могу – обязан для неё сделать.
И только в последней закреплённой за ней палате меня осеняет, кому надо звонить в первую очередь. Соболевский!
С трудом завершаю обход спокойно, срываюсь в кабинет. На столе уже громоздятся стопки папок с историями, архив оперативно сработал. Беру в руки телефон, нахожу номер Германа Эдуардовича, но торможу над значком вызова.
Что я ему скажу? Что оскорбил и обидел девушку, а теперь она пропала и не появляется на работе? А если Аня не обращалась к нему? У Соболевского с сердцем и сосудами не всё ладно, она могла решить, что не хочет его расстроить… И тут я, вывалю на него новости. Если он перенервничает или, не дай бог, заработает сердечный приступ, Аня меня первого убьёт.
Откладываю мобильный в сторону. Я могу сколько угодно уговаривать себя, что забочусь о здоровье старика, который стал столько значить для Аннушки. Но смысл врать? Мне просто стыдно. Стыдно до такой степени, что я, как маленький, боюсь позвонить и услышать, что Герман скажет в ответ на моё признание. Он умеет находить такие слова, после которых хочется сквозь землю провалиться. А туда я ещё успею.
Сажусь и начинаю одну за другой проглядывать истории. Когда число папок переваливает за четвёртый десяток, мне, наконец, везёт. Вот она – Марина Кудрявцева. Смутно вспоминаю, что не так давно девушка приходила за консультацией. О, чёрт! Она же ждёт ребёнка, волновалась из-за беременности!