Заноза для хирурга
Шрифт:
– Никита Сергеевич, предлагаю вам подумать насчёт того, чтобы представить доклад на симпозиуме. Это великолепные перспективы…
Я даже почти не вслушиваюсь в разглагольствования, только поддакиваю в нужных местах. Понятно же, что он просто хочет поднять престиж больницы. Всё логично, но отдуваться за всех не хочу. Мысли, как и всегда в последние дни, возвращаются к Ане. Как она сейчас? Неизвестность вытягивает все силы, я медленно, но верно превращаюсь в невротика.
Рассеянно киваю на очередную фразу главного, и вдруг среди нагромождения пафосных слов слышу:
– …и,
Дёргаюсь вперёд так резко, что на секунду сводит шею.
– В… отпуске?
Я совершенно точно ничего о ней не говорил!
– Да, конечно, – Александр Васильевич смотрит на меня нечитаемым взглядом.
– Ах, да, – я делаю паузу. Не знаю, что сказать, чтобы не выглядеть круглым идиотом.
Что я за заведующий, если не в курсе, где мои сотрудники? Поколебавшись, осторожно спрашиваю:
– Она ведь писала заявление, не помню, с этим были какие-то проблемы?
– Никаких проблем, – главврач пожимает плечами и машет рукой, – вон же оно, в стопке лежит.
Поднимаюсь и подхожу к столу возле стены, где разложены документы. Сразу узнаю знакомый почерк на листе сверху, беру его подрагивающей рукой. Да, заявление на отпуск, подписанное, завизированное. Дата… тот день, когда она не пришла на работу. Как?..
Кладу листок на место и краем глаза смотрю на главврача. Тот как будто занят делом, копается в бумагах на столе, но я замечаю кинутый искоса в мою сторону взгляд. Возникает абсолютно чёткое ощущение, что надо мной издеваются. Продуманно и спланированно. Не то чтобы я не заслужил, но… Как так вышло? И при чём здесь главный? Чувствую себя параноиком, на секунду кажется, что все вокруг в курсе чего-то, что я не знаю.
Сажусь обратно. Хорошо только одно – у моих мучений появляется конкретный срок. В написанном Аниной рукой заявлении указан отпуск на десять дней. Сегодня пятый. Половина. Не знаю, как я протяну ещё столько же. Но теперь у меня хотя бы появляется уверенность, что она вернётся. Ведь если речь просто об отпуске, ей же нужно будет выйти на работу?
Только надежда на это позволяет мне не сойти с ума в ближайшие дни. Соболевский не объявляется. То ли ещё не вернулся из санатория, то ли продолжает держать паузу. Если учесть, какая трёпка мне от него предстоит, я и сам не напрашиваюсь на разговор. Успеется.
Бингли, которого я для краткости стал звать Беней, повадился спать в моей постели. Попробовал было выселять его на кухню, но мерзавец так жалобно пищал под дверью, что сил это терпеть у меня не хватило.
Последние сутки из отведённых десяти тянутся как жвачка. Хорошо хоть, работа помогает справляться с ожиданием. По максимуму загружаю себя, а заодно и всех остальных. Отделение трудится в авральном режиме, и я уже краем уха зацепил разговор медсестёр, которые жаловались друг другу, что только Анна Николаевна в состоянии справляться с «этим чудовищем», которое всех уже замучило своими придирками. Так понимаю, речь обо мне.
Ну, что сказать. Они, в общем-то, правы. Вот только моя Белль сбежала,
Утром дня икс у меня всё валится из рук. Я разбиваю чашку с кофе, режусь осколками, чуть не спотыкаюсь о Бингли… У мелкого паршивца, похоже, есть тайная способность моментально материализоваться именно там, где его сейчас не ждут. Выругавшись, одеваюсь и приезжаю на работу чуть не в шесть утра.
Это какое-то сумасшествие, но я как будто чувствую момент, когда Аня появляется в отделении. Никто не заходит в кабинет, из-за двери не доносится голосов, но всё во мне просто кричит – она здесь! Поднимаюсь, выхожу в коридор, успеваю пройти чуть вперёд, но тут же резко останавливаюсь.
Аннушка стоит в нескольких шагах от меня возле поста медсестры. Немного виновато улыбаясь, что-то говорит Надежде. Мне не удаётся разобрать слова. Я жадно смотрю на неё, выхватывая отдельные детали. Она не выглядит исхудавшей или бледной, наоборот – лёгкий румянец, кожа как будто даже немного золотистая… Хирургический костюм слегка обтягивает фигуру в нужных местах. Сглатываю, торопливо поднимаю взгляд от груди и упираюсь в серьёзные серо-голубые глаза.
Колени подгибаются. Господи, какая же она… Как будто впервые вижу, насколько она красива. Открываю рот, но не успеваю ничего сказать.
– Доброе утро, Никита Сергеевич, – Аня равнодушно кивает, в голосе не найти даже намёка на тепло. Проходит вперёд и скрывается в ординаторской.
Мне словно плеснули в лицо ледяной водой. Моргаю, пытаясь сообразить, как поступить, и замечаю исполненный сочувствия взгляд старшей медсестры. Она тут же отводит глаза, но я понимаю, что мои эмоции незамеченными не остались.
Поворачиваюсь и просто сбегаю к себе в кабинет. Отдышаться. Смотрю в небольшое зеркало возле вешалки. Пытаюсь увидеть себя со стороны её глазами. Приглаживаю волосы, они почему-то всклокочены. Черты лица как будто заострились, щетина... Я что, забыл побриться сегодня?
Отворачиваюсь от отражения, становится до невозможности тошно.
Похоже, настоящие мучения мне ещё предстоят.
Глава 22
Аня
– Ох, Герман Эдуардович, вы себе не представляете, как я вам благодарна! Это какое-то чудо, в жизни мне не было так спокойно. Не знаю, как жить-то теперь дальше, обратно хочется! – улыбаюсь, показывая, что последние слова были шуткой.
– Я рад, дорогая моя, – старик тепло улыбается мне в ответ.
Мы сидим в гостиной Соболевского и пьём чай. Я приехала сюда сразу из аэропорта, не заезжая домой. Привезла Герману в подарок итальянские конфеты пралине, бутылку вина и оливковое масло. Покупала это всё, конечно, на свои деньги – к счастью, сообразила захватить с собой сбережения, отложенные как раз на отпуск. Карточку, которую мне дал Алекс в аэропорту, использовать было неловко. Хотя несколько раз я и расплачивалась ею в кафе.