Заноза для хирурга
Шрифт:
– Если от этого станет легче, ударь ещё раз, – говорит тихо.
– Ты мазохист или просто идиот? – шиплю сквозь зубы.
– Я и не то заслужил, – он вздыхает и всё-таки слегка потирает место удара. – Тяжёлая у тебя рука, – улыбается криво и явно через силу.
– Иди ты… к чёрту! – отхожу ещё немного назад.
– Аннушка…
– Не смей меня так называть!
Губы горят, хочется прикоснуться к ним пальцами, но я сдерживаюсь.
– Я пыталась решить вопрос цивилизованно! Но с тобой… с вами, Никита Сергеевич,
– Прости…те, Анна Николаевна, это больше не повторится! Я обещаю! Пожалуйста, – он смотрит на меня умоляюще, – вы можете отложить перевод? Хотя бы до конца месяца! Я не смогу без… без вашей помощи, вы же видели, что творится в отделении!
Чёрт! У меня не получается сопротивляться высказанной вот так просьбе. И в отделении правда сейчас сложно, согласна. А до конца месяца чуть больше трёх недель. Глубоко вздыхаю.
– Три недели. Не больше.
– Спасибо, – Никита отходит от двери.
Выхожу, сдерживая желание от души шваркнуть створкой о косяк.
Ближайшие несколько дней всё идёт спокойно. Добрынин держит слово, ни намёком не показывает, что нас связывало нечто большее, чем отношения двух коллег. Правда, я и не даю ему даже шанса нарушить обещание, потому что упорно не замечаю все просьбы зайти в кабинет к заведующему. Да и вообще, не до этого, работы полно.
Каждый вечер заезжаю к Соболевскому, который, как мне кажется, немного приболел, хотя упорно это отрицает.
– Герман Эдуардович, надеюсь, я не успела вам надоесть за эти дни?
Я разогреваю у него на кухне куриный суп, заранее заказала в неплохой кулинарии неподалёку. Герман с удовольствием наблюдает за мной, смеётся:
– Дорогая моя, да вы что! Нам, старикам, только дай возможность – всё внимание захватим.
– Вы не старик, – говорю ворчливо, – а мужчина в возрасте.
Что-то мне не нравится, как в последнее время он себя чувствует. Ему бы лечь в больницу на обследование, но Герман наотрез отказывается.
– Будь по-вашему, Аннушка, просто возраст уж очень значительный, – опять улыбается. – Кстати, вспомнил, я хотел бы, чтобы у вас были запасные ключи.
– Зачем ещё? – поворачиваюсь к нему испуганно.
– Не пугайтесь так, дорогая моя, – Соболевский машет рукой. – Просто на всякий случай. Я вот, бывает, подремать ложусь днём, могу не услышать звонок в дверь, а вы перенервничаете. И вообще, можете спокойно заходить в квартиру сами.
Собираюсь было возражать, но он качает головой.
– Не спорьте, Аннушка, мне так будет комфортнее.
– Ладно, – соглашаюсь и ставлю на стол тарелки. – Давайте ужинать.
Через пару дней у меня наступает выходной, и я собираюсь заехать к Герману днём. По дороге заруливаю в магазин, набираю гору продуктов. Еда из кулинарии надоела, приготовлю ему что-нибудь. Пыхтя, затаскиваю два пакета на нужный этаж, ставлю на пол и решаю воспользоваться выданными ключами – иначе выйдет меня встречать и сразу отберёт тяжести, а ему бы сейчас не перенапрягаться. Тихонько пронесу сама, чтобы не нервировать.
Аккуратно открываю дверь, но не успеваю занести внутрь сумки, потому что до меня доносятся голоса. И знакомы мне оба! Забыв про всё на свете, подбираюсь ближе по коридору.
Глава 23
Добрынин
То, что сейчас со мной происходит, наверное, можно описать выражением «тотальный игнор».
Нет, Аня не делает ничего демонстративно. Но у меня такое ощущение, что она ускользает сквозь пальцы. Я не могу её поймать. «Анна Николаевна? Только что здесь была, вышла куда-то». «Анна Николаевна в травматологии», «Анна Николаевна на втором этаже». Блин, Фигаро здесь, Фигаро там…
Все мои просьбы, которые в основном получается передавать через других коллег, выполняются моментально, кроме одной – прийти ко мне в кабинет. И через несколько дней я уже начинаю впадать в состояние, близкое к отчаянию. Конец месяца подойдёт – не успею заметить. Аня переведётся. И что я делать буду?
А потом объявляется Соболевский. Вижу его сообщение вечером, и тут же начинает сосать под ложечкой. Это не приглашение, не просьба, не требование. Он просто пишет, что свободен на следующий день. Ещё и промежуток временной указывает, со скольки до скольки! И в конце приписка: «Буду ждать, если вам нужен разговор».
Откуда только знает, что у меня выходной?
Надо идти сдаваться. Мне и правда нужен разговор. И совет.
Назавтра стою перед знакомой квартирой, как набедокуривший ребёнок, надеющийся спрятаться от наказания. И сбежать невозможно, и шаг вперёд сделать решимости не хватает. Наконец, заставляю себя нажать на кнопку звонка. Дверь распахивается спустя несколько секунд, и я с трудом поднимаю глаза.
– Здравствуйте, Герман Эдуардович.
– Добрый день, – Соболевский кивает и отходит в сторону, без слов приглашая войти, но я медлю.
– Что ж вы стоите, Никита Сергеевич? – Герман иронично смотрит на меня. – Проходите.
– Я…
– Давайте-давайте, не бойтесь, – хмыкает старик. – Вы ведь уже давно вышли из того возраста, когда вас можно было оттаскать за уши и всыпать ремня как следует.
– Я, наверное, скорее предпочёл бы этот вариант, – вздыхаю, переступая через порог, – чем узнавать, как вы сейчас обо мне думаете и что по этому поводу скажете.
– Ну, тогда снимайте штаны, – Герман прищуривается, заставив непроизвольно вздрогнуть и качнуться назад, а затем снисходительно фыркает: – Да шучу я, что вы так перепугались. Идите, садитесь. Пойду пока чай заварю.