Заноза Его Величества
Шрифт:
— А как зовут вашу жену? — строит мне глазки девочка.
— Катарина. — (Разрази меня гром!) улыбается ей король.
— Она красивая.
— Я знаю. Поэтому её разрисовывать нельзя, — касается он кончика любопытного носика мальчишки и добавляет тихо: — Ну, бегите!
И даже шёпот у него как гром среди ясного неба. На него из кухни тут же прибегает женщина, словно только этого и ждала, и, схватив за руки, уводит за собой одетых в простые рубахи сорванцов.
— До свидания! — усердно машем мы с Марго им вслед руками, как
И такие странные меня переполняют чувства. Противоречивые. Но их можно выразить тремя буквами.
Во-первых, разрази меня дважды гром, но у Георга будет сын! И он будет растить его сам! Я не знаю, мне даже в голову не приходит, что именно я для этого сделаю, потому что это такой всеобъемлющий вопрос. Но ответ легко сокращается до трёх букв. ВСЁ! (А не то, что первой пришло на ум).
А во-вторых, рвётся вперёд вытянутым средним пальцем как раз то другое слово из трёх букв всем, кто попробует мне в этом помешать.
И выдохнув после приступа неожиданного сентиментального героизма, я возвращаюсь к нашим баранам, точнее к одному.
— Дети нашей кухарки, — поясняет он явно для меня. Его Надменно-Злобное Величество принимается вытирать лицо салфеткой, являя этому свету истину о себе, а Маргарита кидается освободить от невинных бантиков его шевелюру.
И разрази меня гром трижды, но что-то определённо идёт не так. Хотя предо мной ставят чудно пахнущее блюдо с тушёным мясом и овощами. Но это не спасает.
Где мой революционный настрой теперь? Где эти коридорные заготовки, в которых я пугала стражу своим злобным лицом, пока в голове у меня звучало: «Убирай отсюда свою костлявую задницу!», «Прочь отсюда, шалава!» и «Вон, Мля! Вон!»
Это не честно. Я возражаю! Мне что-то не то подсунули. Где моя потасканная соперница, которую я должна была оттягать за вихры и с позором прогнать из дворца? Где рыдающие от смеха слуги? Где нервно икающий король? Хотя о чём я? Его Суровость, даже когда всухомятку жрёт, наверно, не икает. Ибо не царское это дело. А этого, Федота, Якова и всякого.
— Вина? — спрашивая меня, машет Георг Невозмутимый одной рукой виночерпию. Или как его тут зовут? В общем, пухлому белобрысому пацану лет двенадцати, который льёт из высокого кувшина какую-то мутную бурду всем желающим. А второй рукой Величество царственным взмахом отгоняет от себя Маргариту и всё же разрешает ей остаться и снова присесть. Как бы делая мне одолжение.
Ну, спасибо! Я тут как бы победительницей пришла: из-под ареста сбежала, короля губной помадой испачкала, про ужин с любовницей вызнала — заявилась. А он мне это унизительное снисхождение. И глазами на меня так: зырк!
Не дождёшься!
Да хоть обзыркайся. Вон мамзельку до слёз довёл, злыдень, и хватит тебе.
Типа сама напросилась, ну на те за столом мою мамзель?
Нет, я, как женщина современная, без обид, понимаю, что без жены
Но я не знаю, как оно тут у вас принято, а у нас людей голодными не выпроваживают. А девчонка вон ни к чему даже не прикоснулась. Пригласил на обед, так пусть хоть поест.
— Чудесная погодка сегодня не находите? — Нет, не просто так рассматриваю я своё отражение в блестящей стенке бокала. Вроде как разговор поддерживаю. Негоже как-то приличным людям сидеть в тишине.
— Да, вёдро, — растягивает губы в милую улыбку Марго.
— Э-э-э, — вот собственно и всё, что я нашлась ответить. Что-то в светских беседах, я, походу, не сильна.
— Это такая тёплая, ещё сухая, немного ясная солнечная погода, — невинно хлопая ресницами, поясняет она. — Так моя бабушка говорила.
— А моя говорила: грёбаная жара, если вы понимаете о чём я.
— Грёбаная жара, — заливается она звонким смехом, и я, наконец, нахожу у неё малю-ю-ю-юсенький недостаточек. Вот просто незаметный невооружённым глазом.
Она — полная дура.
Нет, женскую солидарность это только усугубляет. Ибо мы своих на войне не бросаем, особенно сирых и убогих с пятым размером груди. Но блин, какое же это приятное чувство найти у соперницы хоть незначительный, а изъян.
С чувством облегчения и превосходства я поднимаю взгляд на подозрительно притихшего супруга. И мой язык снова прилипает к нёбу. Жующий, как корова в Индии, молча и невозмутимо он смотрит на меня так, что будь у меня лёгкое смещение между вторым и третьим шейными позвонками, он бы и это увидел.
Ничего, ничего, сейчас я верну себе хотя бы красноречие.
— За знакомство? — поднимаю я бокал.
Марго растерянно смотрит на Георга, Георг кивает и отломив кусок ноги какого-то мелкого животного средней прожарки, уверенно заявляет:
— Я пропускаю.
Типа я тебе не помощник, сама напросилась, вот и выкручивайся, а я посмотрю.
«Ладно», — уверенно чокаюсь с этой «рабой любви», что кажись, даже чихнуть не может без разрешения Его Демоничности. Чёрные круги вокруг глаз у него так до конца и не стёрлись, и теперь он похож на голодного вампира, обгладывающего кость.
Делаю большой глоток, загораживаясь от него, надеюсь, серебряным кубком.
Чёрт, да что ж в этой малой столовой не так? Просто не вижу я других причин для внезапного невезения. Хотя вино даже на вид показалось мне подозрительным. А сейчас этот ужасный аммиачный привкус во рту.
Подвергшийся внезапной химической атаке организм реагирует быстрее меня. А поскольку по ходу моего спасения от отравления сидит только Георгий, вот в него как раз и отправляется содержимое моего рта. Упс!