Заоблачная идиллия
Шрифт:
В три часа дня в пятницу началась церковная служба в церкви военно-воздушной базы. Стоял замечательный теплый день, и настроение у Джилл было такое же сверкающее, как и небо над ними. В церкви царила темнота, и все держались настороженно и сдержанно, но Джилл не разделяла этого настроения.
Она, как и Джейк, была в ярко-синем тренировочном костюме. Весь его туалет теперь ограничивался этим официальным костюмом и комбинезоном для полета. Она с подозрением осмотрела других астронавтов, чьи жены были
Ее место оказалось между Джейком и Джеральдом Медоузом; рядом с Джеральдом сидела его жена Марша. Уголком глаза Джилл наблюдала за Джейком, любовалась его великолепной аристократической головой, его бронзовым телом, коротко подстриженными, чтобы они не мешали в полете, волосами.
С того вечера в ее комнате после вечерней рюмки в клубе он вел себя безукоризненно, ими не было сказано друг другу ни одного резкого слова.
Перед тем как началась церковная служба, Марша наклонилась вперед, какая-то вымученная улыбка искривила ее губы.
— Джилл, — прошептала она, — ты действительно собираешься лететь?
Этот вопрос несколько изумил Джилл.
— Конечно, — ответила она. — А почему ты спрашиваешь, Марша?
Марша покачала головой:
— Мне все казалось, что в последнюю минуту ты скажешь: «Эй, парни, подождите, я просто пошутила». Не могу себе представить, чтобы женщина решилась на такое.
У Джилл на кончике языка вертелся резкий ответ, но она сдержалась и ровным голосом спросила:
— Марша, ты летела сюда из Хьюстона?
— Да. Мы все вчера прилетели. Я думала, тебе это известно.
Джилл кивнула:
— А ты знаешь, на какой высоте проходил полет?
— Большую часть времени на высоте тридцать шесть тысяч футов. А что?
— Опасность полета остается опасностью полета. Высота не делает разницы. То, что я буду на высоте пятьсот миль, мало чем отличается от вашего вчерашнего полета на высоте семь миль. Дело только в восприятии.
— Понимаю, — проговорила Марша с глуповатым выражением лица и замолчала.
Джейк коснулся руки Джилл, и она посмотрела на него.
— В моем распоряжении на сегодняшний вечер будет Машина, — сказал он. — Не хочешь прокатиться по берегу?
— Мы не можем! — тихо воскликнула Джилл. — Ты же знаешь, что нам запрещено отлучаться с базы.
Он озорно улыбнулся:
— А если я скажу тебе, что мы получили разрешение от самого главного на два часа полной свободы?
— От Гаррисона Тейлора?
Джейк кивнул:
— Совершенно верно. Если мы вернемся на базу к десяти, никто не скажет ни слова.
Джилл молчала, потеряв дар речи.
— А ты не дразнишь меня, Джейк? спросила она после некоторого раздумья.
— Никак нет, мэм. Я не могу разыгрывать женщину, к которой буду пришпилен на целые две недели.
— Да.
— Отлично. — Он вздохнул, аккуратно положил руки на колени и обратил все свое внимание на кафедру.
Все сидели молча, пока протестантский священник военной базы произносил короткую молитву о страхе. И это было единственное слово, которое астронавты давно исключили из своего словаря. Дурное предчувствие могло быть, но не страх. Вслед за протестантским священником на кафедру поднялся католический капеллан и вознес молитву о благополучии двух астронавтов, которые взлетят с Земли в понедельник. Потом короткую речь произнес генерал Доббс Мейсон, начальник базы, а за ним поднялся Гаррисон Тейлор. Подходя к кафедре, он вынул из кармана листки бумаги, улыбнулся всем собравшимся, потом посмотрел на двоих астронавтов.
— Доктор Данбери, командир Уитни, я держу поэму, с которой, я уверен, вы знакомы, как и большинство летчиков. Ее сочинил молодой американец, который вступил в канадские королевские военно-воздушные силы. Он погиб в декабре 1941 года. Его звали Джон Гиллеспи Мейджи. Написанное им относится ко всем летчикам, которые когда-либо летали или будут летать. В поэме этого девятнадцатилетнего юноши заключено величие человека, оторвавшегося от Земли. С вашего разрешения я прочту ее вам и всем собравшимся здесь.
Гаррисон начал читать поэму, и она действительно была прекрасна.
Закончив чтение, он долго не мог ничего сказать, потом обратился к Джилл и Джейку:
— Я завидую вам. Я завидую вам обоим, вашей молодости, вашему мужеству. Вы совершите то, на что способны немногие. Благодаря вашей личной силе и призванию, вы взлетите туда, куда не может подняться ни жаворонок, ни орел. Успеха вам, и пусть Господь Бог благословит вас и вернет благополучно на Землю.
На этих словах формальная церемония закончилась. Гаррисон Тейлор направился к тому месту, где сидели Джилл и Джейк, и протянул им странички с рукописью поэмы.
— Я хочу отдать это вам.
Джилл со слезами на глазах взяла листки.
— Спасибо, Гаррисон, — сказала она. — Я всегда буду беречь это сокровище.
Джейк взял свои листочки, молча склонив голову, и пожал руку Гаррисону.
— А теперь, — продолжал Гаррисон, — вы оба можете несколько часов отдохнуть. Завтра вы будете изолированы и каждое ваше движение будет видно на мониторах и тщательно просматриваться. Сейчас вы можете расслабиться, выпить рюмку-другую, но только не простудитесь и не подхватите какую-нибудь заразу. Вы знаете, что со мной сделает главный врач, отвечающий за полет, так что будьте осторожны. Это приказ.