Запад Эдема
Шрифт:
– Мараг бросился на Улфадана и повалил его на землю. Мы кололи его копьями, но опоздали. Он переломил шею саммадару. Огромный мараг. А мне он сломал ногу ударом хвоста. Надо брать с собой побольше стреляющих палок, без них с этими мургу не справиться.
Винить себя ему было не в чем. И в самом деле, он успел уже распорядиться, чтобы каждая группа охотников брала с собой по смертоносной палке. Но в лесу среди деревьев одной палки было мало. Впредь охотники будут брать с собой по два хесотсана.
Едва Армун подошла ближе, все мысли об охоте и мургу исчезли. Она взяла пустую чашку, ее волосы прикоснулись к его лицу, и он почувствовал сладкий аромат.
Но с воспоминанием трудно бороться, все было так похоже. И когда Армун потянулась за блюдом, он погладил ее руку. Теплая. Мягкая. Армун, дрожа, замерла, она не знала, что ей делать. Машинально она обернулась, их лица почти соприкоснулись. Он не смеялся, не отворачивался…
Снаружи послышались голоса.
– Как Керрик? – спросил Херилак.
– Я посмотрю, – отозвался Фракен.
Странный момент миновал. Керрик отпустил руку девушки, и Армун с блюдом заторопилась наружу.
Мигая подслеповатыми глазами, в шатер вошел Фракен, за ним следовал Херилак. Фракен пощупал кожаные ремни, охватившие ногу Керрика, и удовлетворенно закивал:
– Все идет как положено. Нога останется прямой. Если ремни трут, подложи сухой травы. А теперь я иду петь об Улфадане.
Керрику хотелось быть со всеми, когда старик будет петь. Чем больше охотников станет подпевать ему, тем довольнее будет тхарм Улфадана. Когда охотника отпоют, пустую оболочку – тело Улфадана обернут в мягкую кожу и подвесят на дерево. Что значит тело, когда его покинул тхарм охотника. Но нельзя оставлять его на земле, чтобы трупоеды не смогли до него добраться.
– Я должен быть там, – сказал Керрик.
– Понимаю, – кивнул Херилак, – но не вставай – растревожишь ногу.
Они ушли. Армун вернулась и нерешительно замерла рядом. Когда Керрик повернулся к ней, она быстро тронула волосы – хотела прикрыть лицо, но не стала: в глазах Керрика не было смеха. Не было, и она не спрашивала почему. Только она не привыкла, чтобы на нее глядели.
– Я слушала, когда ты рассказывал, как мургу держали тебя в плену, – пытаясь скрыть смущение, быстро проговорила она. – А ты не боялся? Ведь ты был один среди них.
– Боялся? Да, сначала, кажется, да. Но я был не один. Они схватили еще одну девочку. Я забыл ее имя. Мургу убили ее. – Жуткая сцена до сих пор стояла у него перед глазами: мараг с окровавленной пастью поворачивается к нему… Вейнте! – Да, я боялся, очень боялся. Я мог бы молчать, но я заговорил с мургу. Она схватила меня и убила бы, если бы я не заговорил. Я заговорил с перепугу. Только лучше бы я молчал.
– Почему? Ведь это спасло твою жизнь.
Почему? Действительно, он тогда еще не был охотником, который должен спокойно смотреть в лицо смерти. Он был еще ребенком. Только он уцелел из всего саммада. Керрик понял в этот момент: в том, что он тогда заговорил, нет ничего позорного. Он выжил поэтому, выжил, оказался здесь и может говорить с Армун, и она понимает его.
– Конечно, – согласился он, улыбнувшись. – Должно быть, тогда я и перестал бояться. А когда я научился говорить, они позволили мне жить. Иногда я был им необходим.
– А мне кажется, хоть ты был только мальчиком, ни один охотник не смог бы держаться храбрее.
Слова эти почему-то обескуражили его, он и сам не понимал, почему на глаза вдруг навернулись слезы, пришлось даже отвернуться. Какие слезы? Он же охотник. Но разве для слез нет причины? Есть, должно быть. Не те ли это слезы, которых не проронил маленький мальчик, оставшись в одиночестве среди мургу? Впрочем, все это было давно, теперь он уже не маленький… Он поглядел на Армун и взял ее за руку. Она не убрала ее.
Керрик был в смятении. Он не знал, зачем он это сделал, быть может, чтобы передать сильное, непонятное для него самого чувство, которое охватило его, как наедине с Вейнте. Он не хотел вспоминать о ней, не хотел даже думать об иилане. Не отдавая себе отчета, он больно стиснул ладонь девушки. Но она не отдернула руку. Теплота, словно от солнца, охватила его тело. Что-то важное случилось с ним, с ними обоими, и он не понимал…
Но не Армун. Она знала. Она часто слушала молодых женщин и тех, кто постарше, матерей, когда они рассказывали о том, что происходило в шатре наедине с охотником. Она знала, что сейчас будет, и радовалась, отдаваясь переполнявшему ее чувству. Быть может, потому, что она ни на что не надеялась и ничего не ждала. Если бы сейчас была ночь, если бы только им никто не помешал! О дальнейшем женщины рассказывали сдержанно и коротко. Но сейчас день, а не ночь. Но вокруг так тихо. И они совсем рядом. Она тихо шевельнула рукой, высвобождаясь, и Керрик отпустил ее. Она встала, заглянула ему в глаза и отвернулась.
Высунувшись из шатра, Армун огляделась. Поблизости не было никого, не слышно было даже детских криков. Почему?
Ах да, сейчас отпевают Улфадана-саммадара. Вспомнив об этом, она задрожала. И все сейчас там. Все люди саммадов до последнего человека. Они вдвоем с Керриком.
Она решительно вернулась в шатер и опустила за собой полог.
Так же решительно распустив повязки своей одежды, она опустилась перед Керриком на колени и раздвинула укрывавшие его шкуры.
Тело ее было так близко. Нога не давала Керрику шевельнуться, но он и не хотел этого и скоро вовсе забыл про боль. Армун была мягкой, нежной и теплой, волосы ласково прикасались к лицу. Он обнял ее… Теплая… Воспоминания о прохладном теле таяли, отступали. Мягкое тело, теплая плоть, округлая и сладкая, дающая удовольствие. Он еще крепче прижал ее к себе, губы ее шептали ему на ухо речи без слов…
Утреннее солнце над шатром прогоняло и рассеивало туман, согревало воздух.
В сумраке шатра от теплоты соединившихся тел таяла память о грубом и жестком теле, о навсегда чуждых мургу, о непонятной их жизни, и на смену ей приходило чувство бесконечно родного и близкого.
Глава 13
Entapsosop otoshkere hes-peleiaa.
Все формы жизни мутабельны, потому что ДНК бесконечна во времени.
Алпеасак кипел жизнью, бурлил от первых лучей солнца до темноты. Там, куда прежде изредка забредали случайные фарги, теперь по просторным переходам нового города расхаживали важные иилане, то и дело проносили паланкины с иилане высокого ранга, сновали фарги с грузами, поодиночке и толпами, под надежной охраной проходили даже группы самцов, безмолвно, с округлившимися глазами озиравшихся в суете. Гавань заметно расширили, но все-таки ее не хватало, чтобы принимать сразу всех прибывающих. Поэтому приплывавшие из океана огромные урукето вынуждены были заходить в реку и, приткнувшись к берегу, ожидать своей очереди. Когда они наконец подходили к причалам, за разгрузку принимались усердные фарги, которых расталкивали иилане, торопившиеся сойти на берег после долгого пути.