Западная Белоруссия и Западная Украина в 1939-1941 гг.: люди, события, документы
Шрифт:
Таким образом, налаживанию взаимных контактов мешало не отсутствие знания украинского языка прибывших с востока украинских кадров, как об этом пишут в украинские историки [331] , а несоответствие полученных представлений о Западной Украине реальности. Львов заставил П. Горелика усомниться в «нашей пропаганде, твердившей, на Западной Украине коренная нация — украинцы, а поляки их угнетатели. Какие поляки, спрашивал я себя, поляки — крестьяне, поляки — рабочие, поляки — учителя и врачи?» [332] Украинский язык Горелик, бывший курсант Одесского артиллерийского училища, знал, и как раз «знание украинского языка помогало понять польский». Правда, даже с украинским языком, вернее, с литературой на этом языке, иногда возникали проблемы. Политработники 72-й стрелковой дивизии, расположенной в г. Болехов, с удивлением отмечали, как на одном
331
См. Гриневич В. А. Суспільно-політичні настрої населения України в роки другої світової війни (1939–1945 pp.). Київ, 2007. С. 202.
332
Горелик И. Указ. соч.
Взаимопониманию мешали не только стереотипные представления о жизни в капиталистической Польше, не только культурные различия, но и чисто бытовые трудности, с которыми пришлось столкнуться «восточникам», в том числе, и пресловутый «квартирный вопрос». Очень часто на партийных форумах звучали жалобы на отсутствие нормального жилья для приехавших из восточных областей работников. Причем это касалось как партийных функционеров, так и других категорий командированных. В Гусятинском районе Тернопольской области четверо партийных работников написали в ЦК КП(б)У, что они «совершенно не имеют квартир… райком партии никаких мер не принял, только ответил, что квартир нет…» Такое же положение было и в Катербургском районе, там работники также написали коллективное заявление, что «им не созданы условия для работы, не обеспечили квартирами».
В Тернопольской области на заседании областного партактива 23 мая 1940 г. некий товарищ Кисломед обращал внимание на то, что «у нас в г. Тарнополе положение с жилфондом очень тяжелое… Мы сейчас, буквально, задыхаемся, не можем предоставить работникам даже комнату, чтобы человек жил в нормальных условиях. Железнодорожный узел, по решению НКПС расширяется, а мы прибывающих железнодорожников с семьями не можем обеспечить жильем…. Вопрос этот может быть разрешен лишь в том случае, если хоть немного подбросят средств, чтобы имеющиеся в городе полуразрушенные дома восстановить».
Плохая обеспеченность жильем прибывших на работу на Западную Украину товарищей приводила к появлению претензий к местному населению: конечно, тем его представителям, которые находились в несравнимо лучших условиях. Весьма показательны в данном отношении жалобы военнослужащих Львовской области. На областном партийном активе в августе 1940 г. летчик Ушкаров негодовал: «Многие из нашего командного состава нуждаются в квартирах… Надо учесть, что наш командный состав больше двух лет не был в семье…У нас ксендзы занимают по 7 комнат. Я уже просил членов правительства, чтобы использовать это. Если нет у нас законов в Советском Союзе, то для наших областей можно его здесь применить. Духовенство, какие-то научные работники занимают по 7 комнат, а наши же летчики, командиры живут по несколько месяцев на сырой земле в лагерях».
В Тернопольской области возмущение одного из представителей партийного актива вызвало решение прокуратуры возвратить жилье бывшему собственнику. «Одному нашему командиру был выписан ордер на квартиру, — рассказывал некто Слижевский. — Он эту квартиру занял. Там раньше жил какой-то офицер или жандарм, который удрал. Оказывается, что, набравшись смелости, этот жандарм приезжает обратно, просит командира квартиру освободить, приносит ему бумажку о том, что он должен квартиру освободить, как незаконно занятую. Эта бумажка подписана прокурором. Спрашивается — кто дороже — командир или жандарм. (С места: дороже всего закон.) Не надо так ставить вопрос, чтобы семьи командного состава вывозить в села за 3–4 км. Надо сделать все, чтобы командир, все что может, отдал на воспитание кадров, но для этого надо ему создать условия».
Оказавшиеся в непривычных условиях, командированные партработники и специалисты далеко не всегда оказались способными наладить тесный повседневный, не касающийся работы, контакте местным населением. В той же Дрогобычской области в марте 1940 г. на партконференции в одном из выступлений (некоего Попова) с горечью прозвучало: «Несколько слов о взаимоотношениях с местным населением. В этом отношении недостаток выражается в том, что отдельные коммунисты чуждаются местных граждан, образовывают искусственную грацию (так в тексте — Е. Б.). Есть факты, которые свидетельствуют о вышесказанном. Ведь где бы Вы ни были — в театре, в клубе вы всегда можете наблюдать, когда наши
333
Там же. Д. 3108. Л. 61–62.
В сложившейся ситуации важное значение в установлении контактов с местным населением приобретали собрания и митинги, повсеместно проводившиеся на Западной Украине. Конечно, зачастую партийные работники подходили к пропагандистской работе в соответствии с усвоенными в Советском Союзе шаблонами, не учитывая местных особенностей, в частности, религиозности местного населения. Например, в Дрогобычской области «партприкрепленный Перегорода в селе, после того, как закончилась служба в церкви, решил удержать крестьян и провести собрание по организации колхоза. Вынес патефон, поместив его около выхода из церкви, и только закончилась служба, заиграл патефон. Какие, думаете, были последствия? Чуть крестьяне не убили его».
Иногда налаживанию контактов мешала излишняя откровенность. Во Львовской области секретарь райкома комсомола Донченко, который был отпущен домой за своей женой, «зашел до хлебного торговца и купил у него четыре буханки. Когда торговец у него спросил, зачем ему сразу четыре буханки, тот ответил: «Я получил от жены письмо, в котором она пишет, что там хлеба нет, а если и дают, то не больше 300 граммов на семью — вот я и везу ей хлеба».
Впрочем, были случаи откровенности и иного рода. В Дрогобычской области в Судово-Вишнянском районе в селе Дмитровичах проводилось собрание крестьян, на котором райкомовское начальство докладывало о результатах работы областного совещания передовиков сельского хозяйства. Анатолию Голикову, пропагандисту райкома партии, на этом собрании задали вопрос: «А что будут кулаков принимать в колхозы?» На это Голиков ответил, что «в соответствии с Уставом, их в колхоз принимать не будут». Последовал новый вопрос: «А что с кулаками будут делать?» Голиков ответил: «У нас в восточных областях, для тех, кто не хотели идти в колхоз, мы нашли место. Вот тов. Злидник был в Москве и видел канал Москва-Волга, а кто его выкопал? Кулаки. Мы еще найдем и другой канал копать для тех, кто будет идти против колхоза. У нас в СССР в Сибири лесов много, и их рубить будут те, кто активно будут выступать против колхозов, третья же часть получила по 25 грамм, а знаете, что такое 25 грамм? Это пуля» [334] .
334
Там же. Д. 3120. Л. 11.
Довольно точная оценка пропагандистской работе была дана на Дрогобычской областной партийной конференция 27–28 марта 1940 г.: «…очень часто наши работники подходят к разъяснению вопроса с меркой восточных областей, не учитывая того, что эти товарищи — рабочие, крестьяне, интеллигенция многого не знают того, что нам известно…Ослабление нашей политической работы среди населения может использовать всякого рода националистические элементы против советской власти. Нужно учесть, что среди рабочих, крестьян, интеллигенции немало врагов, которые, используя это, могут агитировать против установленных законов советской власти (последняя фраза в документе подчеркнута и на полях поставлен знак вопроса — Е. Б.)…Мы допускаем в своей работе ряд ошибок, а потому и получается, что какой-то ксендз имеет большое влияние на народ, нежели мы».
Конечно, не все пропагандисты допускали такого рода ошибки, но подобных случаев было не мало. Чтобы избежать их повторения, просчеты в пропагандистской работе подробно разбирались на партийных форумах. В целях повышения эффективности пропаганды, на Западной Украине в ряды пропагандистов и агитаторов привлекались местные активисты. Например, докладывая о достижениях Львовской парторганизации на ее первой партконференции, Л. С. Грищук привел следующие цифры: «Уже в октябре 1939 г. было 14 847 агитаторов, подобранных из числа лучших рабочих, крестьян и интеллигенции. А в марте этого года (в период подготовки к выборам в Верховный Совет СССР и Верховный Совет УССР, которые состоялись 24 марта 1940 г. — Е. Б.) в области работало 25 330 агитаторов, объединенных в 1041 агитколлектив». В Станиславской области во время подготовки к выборам 20 100 агитаторов были из местного населения. В Волынской области в период подготовки к выборам работали 13 747 агитаторов, а в Дрогобычской области в активную работу по подготовке и проведению выборов было вовлечено 32 676 человек (агитаторы, доверенные лица, члены выборных комиссии и т. д.) [335]
335
Там же. Д. 3108. Л. 29.