Западня Данте
Шрифт:
Джованни Кампьони не понял, что, собственно, произошло. Уж слишком быстро, за считанные часы, все случилось. После беседы с дожем сенатор поспешил к главе Уголовного суда, Рикардо Пави, который уже получил от его светлости новые указания. Черная Орхидея пошел вместе с Кампьони. В это же время десяток дворцовых стражей отправили на виллу Андреа Викарио, в Канареджо. Джованни с Виравольтой, который не смог пойти со стражами, с нетерпением ждали результатов этого похода. После полудня Виравольта уже жаждал покинуть дворец и отправиться на виллу в Санта-Кроче, чтобы увидеть Анну и пообщаться с сенатором Оттавио. Совет десяти, точнее, девяти, разъяренный смертью Виндикати, с изумлением и тревогой узнал последние новости. Хотя члены совета по-прежнему относились к Пьетро с недоверием, им было понятно решение дожа. К тому же они отлично знали о дружеских чувствах Эмилио к Виравольте, и это их несколько успокаивало. Пави же, в свою очередь, тоже весьма ценил Пьетро и собирался за него вступиться. Но в самое скверное состояние духа всех ввергли новые сведения о вполне вероятном участии Викарио в заговоре. Сановники решительно поджидали сенатора и готовились к жесткому допросу. Сообщение Кампьони о существовании тайного договора и упоминание фон Мааркена окончательно добили членов совета и показали всю
Андреа Викарио исчез.
Испарился.
От Черной Орхидеи пока информации не поступало. Хотя все должно было произойти одновременно.
Узнав об исчезновении Викарио, Пави выругался, костеря судьбу и свою собственную медлительность. Но все было и так ясно: столь поспешное бегство — не что иное, как своего рода признание вины. Андреа Викарио! Кто бы мог подумать! Этот человек, прославившийся своей чертовой библиотекой — теперь Джованни куда лучше понимал скрытые мотивы создания сей впечатляющей коллекции, как и тайные увлечения Викарио, — член Большого совета, занимал разные должности в аппарате республики. Он руководил юридическими конторами Риальто, прежде чем заняться контролем над корпорациями, затем в его ведении была проверка регистров и счетов Арсенала… По мере того как Джованни складывал головоломку, все становилось на свое место. Увлечение Викарио эзотерикой, его отдающая одержимостью эрудиция, плодом которой стал известный трактат «Проблема зла». Способы устрашения, к которым он прибег в отношении астролога Фреголо и, быть может, стеклодува Спадетти чуть раньше. Легкость, с какой убрал на собственной вилле дорогую Лучану Сальестри… При этом воспоминании Джованни охватили горечь и безграничная ненависть. Он поклялся себе, что любым способом заставит Викарио поплатиться за содеянное. Он будет требовать для него публичной казни. И если Викарио действительно виновен в государственной измене, то Джованни и не придется особо подталкивать дожа и советы к вынесению смертного приговора. Они сами обрушатся на предателя и порвут его в клочья.
Лишь одна мысль не давала Джованни покоя: глубокое сожаление, что он был так слеп. Все были слепы, даже Пьетро Виравольта, несмотря на все продемонстрированные им недюжинные таланты. Смогли бы они предотвратить смерть Лучаны? Этот вопрос непрестанно мучил сенатора и питал его скорбь, слишком глубокую и переставшую быть секретом для окружающих. Скорбь, причиняющую такую неизбывную боль, какую мало кому доводилось испытать. Конечно, задним числом восстановить всю эту жуткую картину было куда проще. Но неужели они не могли быть менее наивными? Как Викарио и его присным удавалось все это время просачиваться сквозь ячейки сети? И сколько Огненных птиц еще осталось? Достаточно, чтобы сформировать тайный кабинет, который продолжит скрытно плести чудовищные заговоры? Теневой сенат, незаконный Совет сорока, Уголовный суд Дьявола? Ответа у Джованни не было. Но мысли об этом не покидали его ни на секунду. Как и воспоминания о прелестном личике Лучаны. Он воскрешал в памяти ее улыбку, нежные слова, слетающие с дерзких губ, то ласковых, то развратных. Эта развратность весьма огорчала Джовапни, хотя и привязывала к очаровательной соблазнительнице. «Ах, Джованни… Знаешь, что мне нравится в тебе больше всего? Твоя вера, что ты спасешь весь мир». Весь мир! Вот уж действительно! Он не смог спасти даже ее, Лучану… Джованни сжал кулаки с такой силой, что костяшки побелели. Потом спохватился, но ярость продолжала кипеть. Конечно, она принадлежала и другим мужчинам, постоянно заставляла его страдать, обдавая то жаром, то холодом. Но некоторые вещи были только для него. Он помнил это нежное личико, разрумянившееся от наслаждения. Джованни, Джованни… Конечно, она немножко притворялась. Но он мог ей довериться, мог с ней разговаривать. И спокойно засыпать на ее груди. Она давала ему всс го, о чем он всегда мечтал. До такой степени, что однажды лаже сказала ему смеясь: «Ох, Джованни, мой сенатор! Можно подумать, что вы ищете свою мамочку!..» Да, ради нее и только нее одной он смог бы предать республику. Ради обладания женщиной, свободолюбивой по своей природе, неспособной подчиниться чьей-то воле после неудачного брака и вечно ищущей любви, в которую едва осмеливалась верить. Женщиной, которая отдавалась, но при этом оставалась свободной. Ради нее Джованни смог бы предать, если бы она захотела… Но Викарио? Он-то почему пошел на измену?
Ради власти. Исключительно ради власти.
Ради жемчужины Адриатики и имперского величия…
До того, как отправленные в Канареджо солдаты вернулись, и до ухода Виравольты, они заперлись с Пьетро, Пави и Советом девяти, чтобы разработать диспозицию полицейских в разных кварталах Венеции на время празднования Вознесения с учетом передвижений дожа. Агентам, пока суд да дело, велено было утроить усилия по поискам Викарио и фон Мааркена. Поговаривали, что австриец может уже быть в городе. Возможно ли такое? «О да! — думал Джованни Кампьони, совершенно в этом убежденный. — Вот уж что не вызывает никаких сомнений… Ренегат наверняка здесь, чтобы лично присутствовать при вымечтанной победе… Зарылся в каком-нибудь темном углу, как гадюка в норе. И готовится выстрелить из главного калибра! Но игра еще не закончена, фон Мааркен, уж поверь мне! Далеко не закончена!»
«Нет, ничего еще не закончено», — твердил себе Джованни. Но что он делает посреди ночи на обдуваемом всеми ветрами кладбище Дорсодуро?
Потому что именно здесь он и находился. И, постоянно прокручивая в мозгу последние события, поглядывал по сторонам, сжимая в руке факел и пытаясь хоть что-то рассмотреть в окружающей его темноте. Сенатор начал мерзнуть, несмотря на подбитую горностаем мантию. Если, конечно, охватившая его дрожь не следствие растущей тревоги. Он сунул руку в перчатке под мантию, вытащил записку и внимательно ее перечитал.
«В шестом же круге, что ересиархов, Мы подошли к окраине обвала. Где груда скал под нашею пятой Еще страшней пучину открывала. И тут от вони едкой и густой, Навстречу нам из пропасти валившей, Мой вождь и я укрылись за плитой Большой гробницы, с надписью, гласившей: «Здесь папа Анастасий заточен, Вослед Фотину правый путь забывший». Приди, сенатор, — час уж возглашен Назначенный. Часы двенадцать били. Приди же к той, в кого ты был влюблен, К могиле той, что так тебя любила. Последний дом, Лучаны смертный дом Сальестри. И увидишь — там, в грязи, Подарок для тебя уготовлен. Но будь один. В полночный час приди, Будь для Лучаны духом укреплен. Вергилий».Эта записка по стилю полностью совпадала с той, что получил в свое время Виравольта. Этот Вергилий, о котором упоминал Пьетро, — один из той поганой троицы врагов или это очередное прозвище какого-нибудь Викарио с тысячью лиц? И в этой записке сенатору предлагалось пойти туда, где похоронили останки бедной Лучаны. И вот он тут, на кладбище, рядом с крошечным квадратиком травы, среди тысяч хаотично стоящих стел, обдуваемых ледяным ветром, от которого Джованни пробирала дрожь, а огонек факела трепетал так, что грозил погаснуть. Записку сенатору передал какой-то носильщик, когда Кампьони собирался вернуться к себе на виллу возле Кад'Оро. Джованни Слишком поздно среагировал и не успел схватить таинственного гонца. Приглашение прийти на могилу Лучаны было на редкость жестоким, но совсем не удивило. Вот уж поступок в стиле их врага. «Есть у Лучаны Сальестри для вас еще подарок». Что бы это могло быть? Конечно, Джованни понимал, что это ловушка. Разве не таким же способом Виравольту заманили посреди ночи в притвор базилики Сан-Марко? От сенатора требовали прийти одному. Надо же. Джованни, хоть и пребывал в расстроенных чувствах, все же не спятил. С согласия дожа он приказал тридцати агентам скрытно окружить кладбище. И надеялся, что эти ночные передвижения остались незамеченными противником. И тем не менее сейчас он ощущал за собой слежку. Словно взгляд Миноса, или этого Дьявола, произведшего столь сильное впечатление на Аркангелу, пронзал пелену тьмы и отслеживал каждый жест и каждое движение Джованни. Сенатор провел ладонью по взмокшему лбу. На самом деле он был приманкой. Пави со своими людьми затаились где-то рядом в темноте, готовые немедленно вмешаться. Но это как-то мало успокаивало. Однако Черная Орхидея еще не появился. Быть может, он в пути. А может, его «встреча» с Оттавио приняла скверный оборот…
Пави предложил заменить сенатора переодетым солдатом, но Джованни отказался, боясь, что подмену обнаружат слишком рано и шансы спутать Химере карты уменьшатся.
И теперь сенатору было не по себе.
Глубоко вздохнув, Кампьони двинулся по аллеям кладбища. До могилы Лучаны оставалось буквально несколько метров. Джованни даже не попрощался с ней после ее гибели в канале. Тело выловили и тихо захоронили на следующий же день. Джованни не смог присутствовать на похоронах, поскольку как раз в это время Совет десяти терзал его допросами, прежде чем он решился наконец собрать сторонников и доказать свою честность в глазах республики. Во время краткого визита на кладбище он увидел лишь черный гроб, один из тех, что грузили на скользящие по каналам похоронные гондолы. Последнее трагическое и простое пристанище для некогда обольстительного тела, неотвратимо стремящегося к вечному приюту. Джованни шагал, прислушиваясь к завыванию ветра и звуку своих шагов по гравию. Он все сильнее обливался потом и вздрагивал. Видимость ограничивал лишь скудный свет факела. Тяжело дыша, сенатор прошел еще немного, наклонился к одной из стел, двинулся дальше, чуть поколебался на пересечении аллей, повернул направо, прошел еще пару метров и наконец остановился.
Он стоял точно перед могилой Лучаны.
Сенатор замер, словно застыв.
Затем наклонился.
На надгробии лежала очередная записка, придавленная мелкими камешками. Джованни лихорадочно схватил бумажку и прочитал:
«Ну что ж, Джованни. В менуэт теней, В печальный танец, что в тиши идет, Не медля, ты вступи. Иди скорей: Полоборота вправо — и вперед На шесть шагов. Полоборота влево — Вперед шагов на двадцать. Там уж ждет, В могиле свежей, названная дева. Коли Лучану хочешь ты обнять, Понять сумей без ужаса и гнева. Вергилий».— Это что еще за шутки! — вздрогнув, воскликнул Джованни.
Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя от очередного потрясения.
Затем, тревожно поглядывая по сторонам, он последовал указаниям. Сердце готово было выскочить из груди. Пройдя шесть шагов, Кампьони оказался на повороте аллеи. Следующие двадцать увели его еще дальше к северовосточному концу кладбища. Сенатор, побелев как полотно, остановился и пару раз моргнул.
— Но… что… что это такое?..