Западня глобализации: атака на процветание и демократию
Шрифт:
Кризис начался, когда вашингтонские политики сделали перерыв на зимние каникулы. За четыре дня до Рождества мексиканское правительство объявило, что впервые за семь лет национальную валюту придется девальвировать и что песо будет стоить на 5 центов США (или на 15%) меньше, чем прежде. Во всем мире, особенно в крупных банках на Уоллстрит и связанных с ними взаимных фондах, среди управляющих частными инвестициями началась паника, поскольку в свое время они, считая, что Мексика, удовлетворив всем условиям МВФ и обеспечив внутри себя политическую и экономическую стабильность, приобрела репутацию страны, здоровой в финансовом отношении, вложили в ее государственные облигации, акции и облигации компаний аж свыше 50 млрд долл. Теперь же иностранные инвесторы, столкнувшись с резким снижением стоимости своих капиталовложений, стали в массовом порядке отзывать их из страны вслед за местными
112
Лица, имеющие доступ к информации, не доступной широкой публике. — Прим. перев.
Для министра финансов США Роберта Рубина и руководителя аппарата сотрудников Белого дома Леона Панетты, как и для многих их коллег, рожденственские каникулы закончились, едва начавшись. Был сформирован Кризисный комитет из представителей всех правительственных органов, имеющих дело с внешней и экономической политикой, — от Федеральной резервной системы до Совета национальной безопасности. Над одним из важнейших проектов администрации Клинтона, а именно экономической стабилизацией страны, миллионы обнищавших граждан которой ежегодно пытались пробраться в Соединенные Штаты, нависла угроза краха. Поэтому Рубин и Панетта развернули спасательную операцию, которую «Вашингтон пост» вскоре окрестила «Щит для песо» (по очевидной аналогии с операцией «Щит в пустыне» во время войны в заливе) [113] .
113
International Herald Tribune, 16.1.1995.
Три недели непрерывных переговоров с мексиканским правительством, казалось, привели к решению проблемы, по крайней мере временному. Президент Мексики Эрнесто Се-дильо пожертвовал своим министром финансов и пообещал в кратчайшие сроки исправить финансовую ситуацию в стране. Президент Клинтон объявил, что его администрация поддержит Мексику гарантиями займа в размере до 40 млрд долл. Никто не должен был опасаться, что Мексика не сможет расплатиться с иностранными кредиторами.
К немалому удивлению Кризисного комитета, заверения Клинтона оказалось недостаточно для того, чтобы разрядить атмосферу; на самом деле обстановка продолжала ухудшаться. Теперь инвесторы не просто подозревали, что из Мексики утекают доллары, они это знали. Более того, было неясно, действительно ли Клинтону удастся получить обещанные им деньги от нового и враждебного ему республиканского большинства в Конгрессе. И хотя Мексиканский центральный банк ежедневно покупал песо на полмлрд долл., обменный курс по-прежнему полз вниз. Для Мексики это представляло серьезную угрозу, поскольку она внезапно оказалась неспособна расплачиваться за импортируемые товары. Это было проблемой и для Соединенных Штатов, где тысячи рабочих мест зависели от того, как идут дела у южного соседа. Остальной же мир, судя по всему, пока не испытывал озабоченности в связи с обвалом песо.
12 января ситуация кардинально изменилась. В тот самый день, когда Клинтон и Седильо объявили о финансовом взаимодействии, началось ужасающее развитие событий, возможность которого едва ли кто-то допускал. На всех главных фондовых биржах мира от Сингапура до Лондона и Нью-Йорка по меньшей мере дюжина национальных валют одновременно оказалась под давлением. Польский злотый обесценивался с той же скоростью, что и таиландский бат и аргентинский песо. Инвесторы во всех прогрессирующих странах Юга и Центральной Европы с так называемыми «развивающимися рынками» вдруг принялись распродавать акции и облигации. А поскольку они тут же обменивали вырученные суммы на твердую валюту — доллары, марки, швейцарские франки и иены — обменные курсы валют, в которых были деноминированы ценные бумаги, стали падать вместе с ценой этих бумаг. Это происходило в странах, не имевших никаких взаимных экономических связей, таких как Венгрия и Индонезия. Впервые в истории центральных банков Юго-Восточной Азии их главы собрались на совещание. Подгоняемые развитием событий, за которые не несли никакой ответственности, они были вынуждены искусственно поддерживать курс своих валют, повышая ставки рефинансирования, чтобы успокоить инвесторов. Аргентина, Бразилия и Польша последовали за ними.
Начиная с 20 января, с конца четвертой недели кризиса, доллар тоже перешел в свободное падение. Даже весьма почитаемый в банковских кругах за свои стальные нервы Алан Гринспен, председатель Совета управляющих Федеральной резервной системы, предупредил Сенат, что «всемирное бегство капитала» в сторону качественных
114
Financial Times, 26.1.1995.
Незадолго до 8 вечера 30 января руководителю аппарата сотрудников Белого дома Панетте позвонили два человека: новый министр финансов Мексики Гильермо Ортис и лидер республиканского большинства в палате представителей Ньют Гингрич. Мексиканец сообщил, что его страна исчерпала свои долл.ые резервы и находится при последнем издыхании. Если бегство капитала не будет остановлено, сказал Ортис, он будет вынужден ограничить конвертируемость песо и одним ударом положить конец болезненной десятилетней интеграции Мексики в мировой рынок. Сообщение Гингрича было едва ли более оптимистичным. Он объяснил своему политическому оппоненту из Белого дома, что в обозримом будущем большинства в Конгрессе в пользу мексиканского займа не предвидится и что президенту придется взять всю ответственность на себя.
В итоге у Клинтона и его команды, рассказывал впоследствии Панетта, не осталось иного выбора, кроме как прибегнуть к своему «Плану Б». Кризисному комитету пришлось использовать 20 млрд долл., имевшихся в распоряжении президента на случай чрезвычайных обстоятельств, и запросить помощь из других финансовых источников. Первый призыв о помощи поступил в штаб-квартиру МВФ на близлежащей Джи-стрит. Начались часы тревоги для Мишеля Камдессю.
В результате беспрецедентных усилий, затраченных шефом МВФ на протяжении двух предыдущих недель, ему удалось выбить для Мексики из своих принимающих решения органов 7,7 млрд долл. — максимально допустимую сумму, оговоренную уставом Фонда. Но все понимали, что этого не хватит и для спасения Мексики от банкротства потребуется еще как минимум 10 млрд.
Однако следовало ли употребить доверенные ему деньги таким образом? Было совершенно ясно, чего хотят американцы и мексиканцы и на чем они настаивают; но было ли в интересах многих других вкладчиков, включая Германию, Францию, Великобританию и Японию, добавить к чрезвычайной серии кредитов еще 10 млрд долл.? Времени на предусмотренные правилами консультации не оставалось. В Бонне и Париже было 3 часа утра, а решение надо было принять в ту ночь. Наутро о провале плана Клинтона стало бы известно в Конгрессе.
И опять, вспоминает Камдессю, он подумал о предостерегающих «звонках из ведущих нью-йоркских банков и от управляющих инвестиционными фондами», имевших место в предшествующие дни [115] . Если бы рухнул мексиканский рынок, никаких отсрочек больше бы не было. Страх перед подобными кризисами в других развивающихся странах вызвал бы цепную реакцию, которая, возможно, закончилась бы всемирным крахом.
Камдессю поочередно дозвонился до девяти представителей правительств в исполнительном комитете МВФ, находившихся в то время в Вашингтоне. Всем им он задал один и тот же вопрос: «Должен ли, по вашему мнению, директор МВФ при чрезвычайных обстоятельствах действовать абсолютно независимо?». Все ответили утвердительно и выразили Камдессю свое доверие. Тогда он единолично принял решение, о котором Клинтон узнал незадолго до полуночи, по возвращении в Белый дом с приема. Француз, нарушив все правила Фонда и поставив на карту свой пост и репутацию агентства, проинформировал Клинтона, что МВФ готов предоставить еще 10 млрд, то есть всего 17,7 млрд долл.
115
Интервью в Вашингтоне, Ф.о.К., 6.2.1996.
На аналогичный риск вскоре пошел Эндрю Крокет, директор Банка международных расчетов (БМР) — всемирной ассоциации центральных банков. В штаб-квартире БМР в Базеле было уже утра, когда правление Федеральной резервной системы США сделало Крокету запрос о том, примет ли его банк участие в соглашении по поддержке. Крокет ответил, что да, примет, но что максимальный взнос, который когда-либо обсуждался в БМР, составляет 10 млрд долл. Для звонившего из Вашингтона этого было достаточно [116] .
116
Financial Times, 16.2.1995.