Западня. Правила большой игры
Шрифт:
— На Цитрагон, — признался Джек. Он понимал разницу между полицией и контрразведкой, поэтому полагал, что Гастону нет дела до того, где и как они нарушали или собирались нарушить закон. — Нам удалось раздобыть две платежные карты, которые открывались только в тамошней платежной системе…
— Ну ладно, на этом пока остановимся. Будем считать, что вы кристально честны.
37
В дверь кабинета полковника Холандера постучали. Он закрыл папку с документами, убрал ее в ящик стола и только после этого сказал:
— Войдите.
Дверь
— А, Фил! Проходи. С самого утра ты где-то скрываешься, я искал тебя, но референты сказали, что ты на выезде. При этом делали такие таинственные рожи… Я, между прочим, просматривал сейчас донесения по зимней операции «Коррида». Хотелось еще раз попытаться отследить логические ниточки — куда могла подеваться эта группа, которую бернардийцы вскормили из ложечки…
— Беспокоитесь о безопасности премьер-министра? — усмехнулся майор, опускаясь на стул.
— А как не беспокоиться? Если бернардийцы расшевелят своими директивами это змеиное гнездо, премьер окажется под ударом. В случае покушения, не к ночи будет сказано, следствие начнет откручиваться с самых старых «навозных куч». А там мы «плаваем», Фил, у нас была масса проколов.
— Вы будете смеяться, шеф, но я тоже решил кое-что предпринять в этом направлении, хотя безопасность премьера меня беспокоит меньше.
— Я не буду смеяться, особенно если ты скажешь что-то дельное.
Гастон поудобнее уселся на стуле, помолчал, собираясь с мыслями, и сказал:
— Они засветились в городе. Двоих опознал перебежчик.
— Значит, они все здесь, — убежденно произнес полковник.
— Я тоже так думаю. У них чешутся руки что-то сделать, но бернардийцы их приберегают для настоящего дела.
— Согласен.
— Я хочу выманить их, сэр.
— Чтобы поймать таких рыбок, Фил, на крючок нужно насадить очень заманчивую наживку. Очень.
— Например, подойдет Рамон Альварес.
— Рамон Альварес, — повторил полковник и усмехнулся. — Полагаю, не имеет смысла напоминать тебе, что Рамона Альвареса давно нет в живых?
— Я еще раз проверил все обстоятельства гибели Рамона. В тюрьме он находился под чужим именем, а нападение на него свихнувшегося заключенного было абсолютной случайностью. Попросись он к врачу на несколько минут раньше или позже, встреча с этим сумасшедшим не состоялась бы. Маньяк заколол бы гвоздем другого заключенного или охранника. Нам просто не повезло.
— Но кто-то же в тюрьме знал, что это Рамон?
— Да, знал один клерк. Вольнонаемный, работал в тюремной канцелярии. Однако с ним случилось несчастье, он разбился на своем автомобиле через неделю после гибели Рамона.
— Это отдел Тенякова постарался?
— Нет, отдел не успел подключиться — клерк сам разбился на скользкой дороге.
— То есть ты хочешь убедить меня, что информация о смерти Рамона никуда не просочилась?
— Никуда, сэр. Об этом говорит еще такой факт: на банковские счета — те, что Рамон сдал на допросе, — продолжают поступать средства. В малых количествах, но все же поступают. Если учесть, что коды к ним были известны только Рамону Альваресу, можно сделать вывод — в организации полагают, что он еще жив и когда-нибудь сможет снять со счетов эти деньги.
— Жив-здоров, и блокировка в его мозгу остается на своем месте…
— Блокировка? — переспросил майор Гастон. — Это не шутка? Блокировка действительно существует?
— В том-то и дело. Именно из-за невозможности взломать ее мы отправили Рамона в тюрьму — вылеживаться, так сказать. Намеревались поработать с этой проблемой, набрать каких-то специалистов, организовать при отделе исследовательскую группу…
— А как это выглядело? Я имею в виду действие блокировки.
— Как выглядело? — Полковник покрутил в руках карандаш и швырнул его на стол. — Паршиво выглядело. Вначале он, как будто под нажимом, сдал нам плохонькую агентурную сеть в Санта-Рилес и полдюжины счетов, в том числе и те, на которые, как ты говоришь, поступают средства. Мы намеренно не стали закрывать их… Когда поняли, что это все мелочь, решили надавить посильнее, и вот тут начал включаться механизм блокировки — Рамон закатывал глаза, бледнел, у него останавливалось сердце. Врачам приходилось начинать реанимацию. Несколько раз нам казалось, что все, он уже труп, но Рамон выкарабкивался, правда, с каждым разом становился все слабее. Вот тогда-то мы и решили дать передышку ему и себе.
— Думаю, поскольку ячейка перебралась в город, они решили действовать, а премьер для них идеальная мишень. Сейчас им здорово пригодились бы деньги Рамона.
Гастон замолчал, выжидательно глядя на полковника. Теперь только он мог принять решение.
— Каким образом ты думаешь подсунуть им дезинформацию?
— Через конопатого парня из курьерского отдела.
— Из курьерского? Ты должен был взять его еще три месяца назад, Фил! У нас же был приказ министра! — воскликнул полковник. — Ты представляешь, что станет с моей задницей, если в Управлении узнают, что мы покрываем бернардийского шпиона?
— Успокойтесь, сэр. Вы отдали мне приказ, я его выполнил. По крайней мере вы так думали.
— Да, Фил! Я полагал, ты выполняешь мои приказы!
Лицо полковника покраснело. Он очень убедительно изображал негодование, однако Гастон знал, что это игра.
— Ты хотя бы приглядываешь за ним?
— Да, сэр. Парень питается объедками. Ничего существеннее счетов из бухгалтерии ему не перепадает. Бедняга скучает, поэтому информация о перевозке самого Рамона будет как нельзя кстати. Он сбросит дезу бернардийцам, а те немедленно передадут ее в местную ячейку… — Гастон замолчал, передавая инициативу начальству.
Полковник задумчиво поглаживал свой нос. Он думал не только об операции, которую предлагал Гастон, но и о ее возможных последствиях — как положительных, так и отрицательных.
Через два года полковнику предстоял перевод в разряд запаса, когда выслужившие срок офицеры становились советниками или преподавателями в академии. Во внешнем мире это называлось уходом на пенсию, а в «конторе» — переходом в разряд запаса. Уходом на пенсию в «конторе» называли совсем другое.
От того, как пройдут последние годы службы, зависело, насколько хорошо он сможет устроиться в запасе.