Западня. Шельф
Шрифт:
Отец неподвижно сидел, уронив голову на руль.
— О ребенке подумай, — тихо сказала Наталья. — Смотри, она белая вся от ужаса.
Дмитрий поднял голову и хмуро ухмыльнулся:
— Ты вроде говорила, что видеть ее не можешь? Что она маленькая невоспитанная дрянь? Скорей бы, говорила, сдать с рук на руки и больше не встречаться? А теперь хочешь с ней весело время провести на буровой?
Наталья порозовела и отвернулась, машинально отряхивая испачканный пуховик.
— Я не боюсь ехать, — проговорила Лиза. — Пап, давай дальше поедем, я домой хочу...
Застрять было страшно, но пережидать
— Чего сопли развела? — заорал Дмитрий и в ярости грохнул ладонями по рулю. — Ладно, давай, вылезай! Будем здесь сидеть до посинения!
Наталья, пожав плечами, торопливо выскочила из машины, откинула сиденье. Лиза выбралась наружу и тут же пошатнулась под порывом ветра. Пригибаясь и проваливаясь, они побрели по следам Нины. Лизе приходилось изо всех сил цепляться за руку отца — иначе она не смогла бы сделать ни шагу; она ослепла и оглохла, и когда ветер внезапно стих — от неожиданности потеряла равновесие и села в сугроб.
Общежитие нефтяников стояло в низине, и к нему вел настоящий ров глубиной больше человеческого роста — но настолько узкий, что Дмитрий задевал стены плечами. Кое-где виднелись следы лопаты; однако тропу уже начало заносить — даже следы Нины были присыпаны снегом. Крыльцо тоже было занесено; зато вдоль стен дома шла узкая, сантиметров в тридцать, полоса почти голой земли — кое-где даже пробивались сухие травинки. Это была зона затишья, почти недоступная снегу и ветру — такие же ущелья вдоль стен домов позволяли черноводским детям гулять даже в самую плохую погоду. Лиза стерла с ресниц налипшие снежинки и моргнула. Под тонким налетом поземки проступали темные пятна — снег в этих местах просел, будто на него пролили что-то горячее. Горячее и темное. От пятен куда-то за дом тянулись две длинные борозды.
— Что ты замерла? — недовольно спросила Наталья и подтолкнула Лизу вперед, ко входу. Дмитрий уже барабанил в дверь кулаком. Ждать пришлось недолго — на пороге появилась Нина.
— Давайте скорее, — проговорила она, пятясь в тамбур между двойными дверями.
Перед тем, как войти, Лиза оглянулась. Порыв снега на мгновение отбросил снежную пелену, открыв вид на буровую; и девочке показалось, что железные чудища-качалки довольно кивают головами.
В доме пахло старым табачным дымом, потом, несвежими носками. Еще пахло тушенкой и чуть-чуть — нефтью. Воздух был спертый, какой-то застоявшийся, — будто в доме давно уже никто не жил. Гаснущий дневной свет едва попадал в коридор сквозь длинные узкие окошки, расположенные под самым потолком, — снаружи их загораживали сугробы. Тусклая голая лампочка, включенная Ниной, света не добавляла — лишь придавала унылый желтоватый оттенок выкрашенным масляной краской стенам и дощатому полу. Вешалка у входа оседала под тяжестью ватников, драных тулупов и синих комбинезонов в пятнах мазута; под ней в кучу были свалены огромные валенки, в каждый из которых Лиза поместилась бы целиком. Маленькая кладовка — папа называл такие темнушками — была приоткрыта; в ней виднелись лыжи, ящики с инструментами, какие-то невнятные тряпки. Рядом висел ободранный телефон. Наталья с заранее скептическим лицом сняла трубку, послушала пару секунд и, пожав плечами, повесила ее на место.
— Не работает, — утвердительно произнесла Нина.
— Естественно, — откликнулась Наталья и задумчиво прикусила губу.
— В дежурке должна быть рация... — задумчиво проговорила Нина.
— Ну и что? — хмыкнул Дмитрий.
Наталья снова пожала плечами. Смысла пробираться в вагончик у качалок и связываться с кем-то по рации не было: в доме им ничего не грозит, а по трассе сейчас никому не пробиться. Лиза поглядела на телефон и вздохнула. Хорошо было бы, конечно, позвонить маме — она наверняка волнуется... но ничего не поделаешь.
Они огляделись. В коридор выходило около десятка комнат, и еще две двери находились с торцов, — левая вела на кухню, правая — в туалет и душевую. Одна из комнат была приоткрыта — сквозь проем виднелась незастеленная койка, наполовину заваленная каким-то тяжелым, темным тряпьем.
— Повезло нам, — сказала Нина, пока все выбирались из шарфов и пуховиков, — генератор включен, отопление работает. Я боялась, что вахтовики поселились в дежурке — месторождение-то законсервировано давно, сидят тут по двое...
— А где они, кстати? — спросил Дмитрий, озираясь. — Поздороваться бы с хозяевами.
Нина пожала плечами.
— Никого, — сказала она, — странно...
— В дежурке? — Дмитрий взглянул на окно, будто и правда, мог увидеть в него вагончик рядом с качалками.
— Света в окне не было, — сказала Наталья, — я видела.
— Странно, — повторил Дмитрий. С кухни донеслось шипение, и все вздрогнули от неожиданности.
— Чайник, — нервно усмехнулась Нина. — Я успела поставить.
Кухня была такой же неуютной, как и коридор. Было видно, что ее пытаются содержать хоть в каком-то порядке, — но получается плохо; руки тех, кто пытался здесь прибираться, явно были привычны совсем к другим делам. Большой стол покрывали газеты, на которых виднелись круги от стаканов. Сахарницу с отбитым краем покрывали липкие потеки. У раковины — корзина с эмалированными кружками и приборами. В отдельном ящике — груда ножей: от бессмысленных здесь столовых и мелких складных — до охотничьих, с опасно изогнутыми лезвиями и зазубринами у потемневших рукояток.
Нина с сомнением понюхала заварочный чайник. Дмитрий выдвинул табуретку; по полу загрохотало, и из-под стола выкатилась пустая водочная бутылка. Трое взрослых проследили ее взглядом.
— Может, они в город за добавкой умотали? — высказала Наталья общую мысль.
— Что, оба?
Наталья пожала плечами. Все смотрели на бутылку, будто именно в ней кроется разгадка исчезновения дежурных. Никто не говорил ни слова, но Лизе вдруг стало понятно: то, что на буровой, пусть и законсервированной, нет ни единого человека, — не просто странно. Это значит — случилось что-то нехорошее.
Пятна у входа.
— Пап, там на крыльце...
Под новым порыв ветра загрохотало окно, и Лиза замолчала. Что будет, если она скажет, что видела на крыльце кровь? Наверное, тогда папе придется выходить наружу. В лучшем случае она ошиблась и темные пятна в снегу — это следы солярки или машинного масла. А в худшем... Отцу придется идти в буран и искать неведомо кого...
— Так что у входа? — спросил Дмитрий.
— Ничего, — прошептала она.