Западня
Шрифт:
— Ты о них не думал, когда доносил на меня, правда? — криво ухмыльнулась Шейла.
Давид смотрел на нее. Ее себялюбие просто невероятно!
— Какая же ты подлая! — огрызнулся Давид. — То, что ты сделала с Иеном, — такая низость! Ты самая мерзкая преступница! А я был почти готов уничтожить улики против тебя своими собственными руками! — Он с горечью посмотрел на свои забинтованные руки.
— Ну, хватит! — Шейла подняла на него взгляд. — Убирайся из моего дома!
Давид не двинулся с места. Он улыбнулся, глядя на нее:
— Прямо сейчас, пока мы тут разговариваем, газета «Новости Лосиного Ручья» печатает
Полицейский в саду выглядел сильно замерзшим и постоянно посматривал на часы. Он украдкой зажег сигарету и с усердием пыхтел ею, будто она была источником тепла.
— У нас мало времени, — заметил Давид, глядя на замерзающего парня. — Я хочу поговорить с детьми.
— Они не хотят с тобой разговаривать, — отрезала Шейла.
— Я хочу! — возразил Марк, выходя из прихожей. Он с презрением посмотрел на мать. — Мы сидели на ступеньках и слышали каждое чертово слово, что вы тут произнесли. — Он повернулся к Давиду и рявкнул: — Я же говорил тебе! Я знал, что ты не мой отец. Какого черта ты мне не поверил?
— Я действительно думал, что я твой отец, — признался Давид, протянул руку и попытался прикоснуться к руке Марка. — Но послушай, Марк, мои чувства к вам не изменились.
Марк отпрянул назад. Дрожа всем телом, он уставился на Давида, лицо его исказилось, он с трудом сдерживал злые слезы.
— Мне не нужен никакой дурацкий отец! — крикнул он. — Теперь нам придется проходить через все это дерьмо с Хоггом.
Миранда показалась в дверях, глаза ее были большие и испуганные. Давид вскочил и ринулся к ней.
— Мне очень жаль, солнышко, — сказал он и обнял девочку. Она стояла неподвижно, ее сильно потрясло то, что она услышала. Потом девочка заплакала и неуклюже обняла Давида. Внезапно она отпихнула его и подбежала к Шейле. Сжав кулачки, она наклонилась к матери и закричала:
— Я ненавижу тебя… Ненавижу со всеми твоими потрохами. Надеюсь, ты пропадешь навсегда и меня удочерят. Ты дерьмовая мать. Надеюсь, ты останешься в тюрьме до самой смерти и никогда не вернешься. Ты ужасная, уродливая, отвратительная…
Миранда продолжала выкрикивать поток оскорблений и злобных упреков в лицо своей ошеломленной матери, Давид быстро подошел к телефону в прихожей.
— Тилли, здесь кризис, — прошептал он, как только женщина подняла трубку. — Ты слышишь? Ты сможешь приютить еще двух постояльцев на несколько дней? Двух очень нежных и ранимых постояльцев?.. Отлично. Спасибо, Тилли. Мы приедем через полчаса.
Глава 22
Давид стоял у дороги и наблюдал, как погонщики готовились к пятнадцатимильной гонке. Это была очень серьезная гонка, на подготовку к ней ушло несколько месяцев. Собаки были большие, сильные и выносливые, но от шума, который они устроили, можно было оглохнуть.
Давид бродил в толпе, он искал человека, которого видел всего раз в жизни. Ему нужен был уроженец Британской Колумбии по имени Баптист Штенке, владелец и пилот четырехместного «чероки», который за умеренную плату готов доставить пассажира в любую более-менее доступную точку. Давид встречал его однажды, когда тот приходил к нему в кабинет,
Люди кутались в теплые одежды, спасаясь от низкой температуры, а когда время перевалило за полдень, небо начало быстро темнеть. С сумасшедшим шумом, в который слились собачий лай, людские крики и громкие выстрелы из какого-то оружия, первая упряжка отправилась в путь, вскоре за ней стартовала вторая, потом еще одна, и еще — и каждый старт сопровождался одинаковым шумом. Давид ходил между зрителями, пытаясь разглядеть лица под плотно застегнутыми капюшонами курток. Он не смог найти нужного ему человека и пошел к спортивной площадке возле развлекательного центра. Там как раз проходили соревнования по переносу мешков с мукой — странному виду спортивных состязаний, когда огромные спортсмены переносили на спинах мешки с мукой весом от пятисот фунтов. Давид тут же забыл, зачем пришел, и с восхищением уставился на человека, с трудом несущего восемьсот фунтов муки на плечах и спине.
— О! Привет, доктор! — закричала Марта Кусугак, перекрывая шум болельщиков, подбадривающих спортсменов. — В следующем туре я поставлю на вас. Вы отличный образчик мужчины — симпатичный и в хорошей форме. Да, поставлю на вас несколько долларов! — Она окинула его взглядом с головы до ног. Кажется, она уже была слегка навеселе.
— Что, Марта, вы сегодня не командуете в своем офисе? — Давид подошел к женщине. — А я думал, вы такая трудяга!
— Не-а, — насмешливо ухмыльнулась Марта. — Рождество же! Сегодня Хабби заправляет. А то мой муж стал слишком мягкотелым. Он разленился за моей спиной. И, кажется, перестал понимать, что почем. — Марта громко икнула.
— Марта, а вы не видели Баптиста Штенке из форта Святого Джона, высокого такого, владельца «чероки»?
— Конечно, видела, солнышко. А что? Хотите прокатиться?
— Ну да.
— Так катайтесь на «бьюике», который я вам дала. Он-то чем плох?
— В том месте, куда я хочу попасть, нет дорог.
— Так что ж вы сразу не сказали? — сварливо спросила Марта. — В последний раз я видела этого пилота в «Медвежьей берлоге». Но учтите, он уже изрядно нагрузился спиртным.
Давид пошел прочь, и Марта крикнула ему вдогонку:
— Эй, не хотите потягаться со мной в распиливании бревна? Я в этом сильна! — Он улыбнулся, оглянувшись на сбитую маленькую фигурку, крепко стоящую на широко расставленных ногах. Она ни на мгновение не сомневалась в своих силах. — Хотя эти руки ни на что не годны, разве что пошалить. — Она громко расхохоталась, указывая на его забинтованные руки людям, стоящим вокруг нее.
Давид нашел Баптиста Штенке в «Медвежьей берлоге». Тот сидел за столиком и печально смотрел на двух женщин в платьях с оборками и сетчатых чулках — то ли актрис, то ли посетительниц, которые отплясывали канкан на одном из столиков. Рассмотрев их поближе, Давид решил, что они все же посетительницы. Хотя представление само по себе было неплохим, можно сказать, зрелищным, девушки были определенно староваты для этой профессии, чересчур широкозады и к тому же обе были пьяны. Тем не менее десятки мужчин толпились вокруг, смотрели с вожделением и аплодировали.