Западня
Шрифт:
Вино оказалось несколько более крепким, чем Батлеру представлялось сначала, и на смену блаженному оцепенению, вызванному обедом, пришло возбуждение, разрушившее остатки здравомыслия.
Управляющий был человеком, чрезвычайно хорошо разбирающимся в винах и виноградарстве и чрезвычайно плохо во всем остальном — поэтому неудивительно, что различные аспекты этих предметов в основном и составляли тему их разговора, — и, как все энтузиасты, являлся весьма интересным собеседником. Когда Батлер в очередной раз рассыпался в похвалах рубиновому вину, управляющий сказал со вздохом:
— Да, вы, конечно, правы, капитан, это прекрасное вино. Но у нас было еще лучше.
— Клянусь богом, это невозможно! — возразил Батлер, икнув.
— Трудно в это поверить, я понимаю. Но тем не менее оно было: великолепное, чудесное вино урожая знаменитого на Дору 1798 года, самого известного из всех, что мы знаем. Мистер Бирсли продал несколько бочек монахам в Тавору, которые разлили его по бутылкам и теперь хранят. Я упрашивал его тогда не делать этого, зная, сколь ценным оно может стать со временем, но он все же продал. Эх, господи, господи! — Управляющий сжал на груди руки и поднял к потолку свои чуть выпуклые глаза, демонстрируя всевышнему, что он не одобряет безрассудного поведения хозяина. — Мистер Бирсли сказал, что вина и так достаточно, но теперь, — он в отчаянье развел своими пухлыми руками, — у нас его не осталось вовсе. Эти сукины дети — французы, которые пришли с маршалом Сультом, — забрели к нам в поисках фуража и, найдя вино, вылакали его, как свиньи. — Он выругался, его прежде добродушное лицо теперь горело гневом. — Подумать только, все это бесценное вино было употреблено словно самое низкопробное пойло. Не осталось ни капли. Но у монахов в Таворе его еще много. Они дорожат им, поскольку знают толк в хорошем вине. Все священники знают толк в хорошем вине. Да! Черт побери!
Он погрузился в тяжелые раздумья.
Лейтенант Батлер пошевелился в кресле и сочувственно нахмурил брови.
— Отврат'тельно, — сказал он с негодованием, его язык сильно заплетался. — Я не забуду об этом, когда... встр'чусь с фр'нцузами. — После чего тоже погрузился в раздумья.
Мистер Батлер был добрым католиком и, более того, католиком весьма ортодоксальным, не согласным считать некоторые вещи само собой разумеющимися. Леность и распущенность духовенства в Португалии, бросившиеся в глаза уже при его первом знакомстве с монахами этой страны, вызвали в нем негодование. Громогласно декларируемые обеты монашеской бедности, якобы строго соблюдаемые за монастырскими стенами, коробили его своей фальшью. Люди, поклявшиеся богу жить в нищете носящие грубую одежду и обходящиеся без обуви и в то же время заплывающие жиром от обильной пищи, хранящие драгоценные вина, раздражали его своей несообразностью.
— И теперь этот нектар попивают монахи, — сказал он вслух и саркастически усмехнулся. — Знаю я эту п'роду каплунов, подпоясавших свои большие животы веревками, ваших живущих «в нищете» капуцинов [Капуцины (от capuccio, um. — капюшон) — члены монашеского католического ордена].
Соза посмотрел на него с внезапной тревогой, вспомнив, что все англичане еретики (он ничего не знал о религиозных разногласиях между англичанами и ирландцами) [В отличие от протестантов-англичан ирландцы в большинстве своем являются католиками, как и португальцы]. Молча Батлер прикончил третью, и последнюю, бутылку, его разум замкнулся на мысли о вине, которое было еще лучше этого и хранилось в подвалах монастыря в Таворе. Он ощутил растущую потребность непременно его попробовать.
И неожиданно спросил:
— А где находится Тавора? — вероятно, подумав о восторге, который могло бы вызвать это вино у измученных войной солдат в долине Агеды.
— Лиг [Лига — мера длины в ряде европейских стран до введения метрической системы. Длина ее была различной; в Португалии она составляла 6180 м.] десять отсюда, — ответил Соза и показал ее на карте, висящей на стене.
Лейтенант поднялся и, слегка пошатываясь, двинулся через комнату. Он был высоким, чуть угловатым парнем, светлокожим, с голубыми глазами и копной густых огненно-рыжих волос, удивительно сочетавшихся с его характером. Широко расставив ноги для большей устойчивости, лейтенант остановился перед картой и, проследив пальцем течение Дору, стал водить им по области вокруг Регоа, пока наконец не нашел нужного места.
— А что, — сказал он, — мне кажется, мы должны отправиться обратно в Пишкейру этим п'тем, ведь он короче того, что ведет вдоль реки.
— По карте — да, — ответил Соза. — Но там очень плохая дорога — просто тропка для мулов, а вот дорога вдоль реки довольно хорошая.
— Все же, — сказал лейтенант, — я думаю, лучше отпр'виться этим п'тем.
Его мозг окутался уже достаточно плотной завесой винных паров и воспринимал действительность все менее и менее адекватно. Его антипатия к священникам, которые, дав обет самоотречения, прячут хорошее вино, в то время как солдаты, прибывшие защищать их жирные туши, страдают от холода и даже голода, росла с каждой минутой. Он должен попробовать это вино в Таворе и часть его запасов взять с собой, чтобы его собратья офицеры в Пиньеле тоже смогли им насладиться. Разумеется, он заплатит за него! Он не допустит грабежа, ведь нельзя же ослушаться приказа. Он даст им денег — но столько, сколько сам сочтет нужным, проследив, чтобы эти монахи из Таворы не нажились на своих защитниках.
Так размышлял лейтенант, изучая карту. Вскоре, покинув наконец Созу, этого короля всех хозяев, мистер Батлер уже ехал через город, сопровождаемый сержантом Фланаганом и десятью солдатами, окончательно укрепившись в своем намерении и чувствуя прилив решимости для его осуществления. Я думаю, в случившемся отчасти виновато и изменение погоды — это был холодный, унылый вечер, по бледно-голубому небу неслись изодранные клочки облаков — обломки вчерашней бури, — и, попав из теплой, уютной гостиной Созы под сильный, пронизывающий ветер, дующий с Атлантики, лейтенант совершенно потерял голову. Теперь он уже видел в предстоящей затее свою святую обязанность, преисполнившись чем-то вроде религиозного фанатизма.
Да, он должен спасти души несчастных монахов, уберечь их от соблазна, грозящего погибелью, это его христианский долг. Мистер Батлер уже больше не думал о том, чтобы купить вино. Свою главную цель он теперь видел в том, чтобы получить его — и не часть, а все — и увезти, убив таким образом сразу двух зайцев: монахи в монастыре избавятся от проклятья, а его измученные, терпящие лишения товарищи получат возможность славно угоститься.
Так размышлял мистер Батлер, следуя достойной, хотя и пьяной, логике, и, перебравшись через мост, поехал прямо. Сержант Фланаган, видя состояние лейтенанта, решил, что он сбился с пути, и отважился напомнить, что они добрались сюда по дороге вдоль реки.
— Да, — ответил Батлер резко, — но мы будем в'звращаться через Тавору.
У них не было проводника: тот, что довел их до Регоа, вернулся вместе с О'Рурком, и, хотя Соза при расставании настаивал, чтобы лейтенант взял в провожатые человека из прислуги, Батлер, понимая, что при данных обстоятельствах это будет нежелательно, предпочел искать дорогу сам.
Теперь он силился вспомнить детали карты, виденной им в гостиной Созы, пока не осознал, что эта задача ему совершенно не по силам. Тем временем приближалась ночь: они ехали по тропинке, ведущей вдоль холма вверх, и, в конце концов, уже в темноте выехали к деревушке.
Сержант Фланаган был опытным солдатом и, наверное, самым трезвым человеком в отряде, поскольку вино на кухне Созы тоже лилось рекой, и драгуны, ожидая командира, вовсю наслаждались им — ситуация, подобные которой редко возникали во время этой кампании. Его беспокойство стало усиливаться, он знал полуостров еще со дней похода сэра Джона Мура [Мур Джон (1761-1809) — британский генерал. В 1808 г. был во главе дивизии послан в Португалию, позднее занял пост командующего британской армией в этой стране. По указанию правительства во главе 20-тысячного войска выступил на помощь восставшим испанцам. В Испании соединился с 10-тысячным отрядом генерала Берда и остановился у Саламанки. Продвижение английских войск помешало маневрированию французской армии. Когда наполеоновские войска взяли Мадрид, Мур получил приказ об эвакуации. Он направился к Ла-Корунье, где 16 января 1809 г. произошло упорнейшее сражение с корпусом Сульта. Французы были остановлены, и англичане спокойно погрузились на суда. В этом сражении генерал Мур получил смертельное ранение] и, как любой другой, отлично понимал, что собой представляют крестьяне Португалии, помня о дикой жестокости, на которую они были способны. Сержант не раз оказывался очевидцем последствий жуткой участи, постигшей французских солдат отступавшей армии Сульта, и мог себе представить, каким страшным мукам их подвергли кровожадные обитатели этих удаленных горных районов, в руки которых они имели несчастье попасть. Он знал, что такие зверства творились не только в отношении французов, многие из этих темных крестьян были не в состоянии отличить захватчика от защитника — все чужеземцы были для них врагами. Ну а те, что все же делали такое различие, смотрели и на французов, и на англичан с почти одинаковой ненавистью.