Западня
Шрифт:
Не произнося ни звука – все, что было возможно, она уже давно выплакала и выкричала -, она жестом пригласила меня внутрь и, также безмолвно, как Харон в царство мертвых, провела меня в комнату дражайшего «Лешеньки» и молча села на допотопную софу.
Я почувствовал себя крайне неуютно. Задавать вопросы было неудобно, а рыться в бумагах Леши самому, при ней – все равно, что солдату из «Огнива» набивать золотишком карманы под ревнивым взглядом молчаливой собаки с оловянными глазами.
Из состояния неловкого молчания меня вывела Мария Александровна.
– Они все перерыли тут,
– И ничего не нашли? – спросил я.
– Ничего, - как кукла бездушно кивнула она седой как лунь головой.
– Послушайте, дорогая Мария Александровна, но ведь хоть Вы что-то должны знать, чем занимался в последние дни Леша, куда ходил, с кем встречался? Мы должны отыскать его убийцу и остановить его пока не поздно! От его рук могут погибнуть другие невинные люди! – я попытался говорить максимально убедительно, но слова получались бесцветными, пустыми, лишенными жизни.
Я с ужасом поймал себя на том, что дальнейший ход расследования стал мне почти безразличен. Осталась шарада, загадка, но и она отступила куда-то в тень, в темные углы моего сознания. Если я и предпринимал какие-то «телодвижения», то только как повод вновь встретится с таинственной Дианой. Расследование – вот единственная ценность, которую я для неё мог представлять.
– Да, да, убийцу, - эхом, также безжизненно откликнулась она.
– Так с кем Леша встречался в последнюю неделю перед смертью?
При слове «смерть» её глаза вдруг загорелись каким-то нездоровым огнем, она вся съежилась, подобралась, высохшие пальцы её изогнулись, словно у дикой кошки, показавшей когти, на губах зазмеилась злобная, жестокая ухмылка.
– А я говорила ему, дураку, какого черта водишься с ней?! Какого черта! А он сомлел как овечка, «я без неё не могу, мам, не могу и все». Сопляк! Родную мать бросил ради очередной шлюхи! Ах, выцарапала бы я ей зенки её бесстыжие вот этими вот руками!
– она угрожающе протянула ко мне длинные как когти, давно не стриженые ногти. – Попадись она мне, чертова шалава, я ей не то ещё покажу! Я ей всю… - дальше пошел такой поток отборной, страшной ругани, которую она буквально выплевывала из глотки хриплым, каркающим, неожиданно грубым голосом, что у меня даже волосы на голове зашевелились. Я вскочил как ошпаренный и инстинктивно отошел поближе к двери – бешеная старуха внушала мне настоящий ужас.
Боже мой, только теперь мне открылось, до какой степени низости может пасть человек от своей безумной, эгоистической любви к отпрыску (а, как известно, от любви до ненависти – один шаг!). Ещё недавно тихая интеллигентная женщина ругалась как уголовник, бешено размахивала руками, глаза её светились поистине сатанинской ненавистью.
Она вскочила с софы и как пантера в клетке, мерила комнату, словно ища выход нерастраченной дьявольской энергии.
Я уж подумал было ретироваться до лучших времен, как часы пробили девять. Их равномерный, размеренный гул словно запустил какой-то механизм в старухе и та, как механическая кукла, у которой кончился завод, мгновенно успокоилась и села опять на софу. Взгляд
Я не рискнул вновь будить зверя в этом явно больном человеке и потому не стал дальше пытать, кто такая «она», хотя, по правде говоря, это могло относиться к любой из пассий и даже просто коллег по работе ненаглядного «Лешеньки». Мария Александровна была до крайности ревнива и могла воспринимать друзей и знакомых сына только в их мужской ипостаси.
А потому я изменил тактику:
– Марь Алексанна, может чайку? Я с обеда ничего не ел… - с невинным выражением лица сказал я, как в добрые старые времена.
Она сначала удивленно посмотрела на меня, словно впервые видит меня. В её глазах читался немой вопрос: «Кто ты и что тут делаешь?» Затем взгляд её потеплел, лицо смягчилось, в её уснувшем мозгу словно включилась другая программа.
– Сейчас, сейчас, голубок, родненький мой, извини, совсем с ума тут схожу одна. Сейчас поставлю! – и тут же растворилась в полумраке коридора.
Не теряя больше не минуты – мало ли как измениться её настроение! – я тут же принялся шарить везде, где только мог, в поисках неизвестно чего – на книжных полках, в столах компьютерного стола, под кроватями.
Бегло осмотрев альбом фотографий, я воровато распихал по карманам последние фото, которые могли быть сделаны недавно. В одном из ящиков стола нашарил какую-то цепочку – и отправил её туда же. На книжной полке я перевернул все книги, но ничего не нашел. Вынырнув из-под кровати, я ещё раз разочарованно окинул взглядом комнату.
И тут, словно что-то озарило мой мысленный взор, на подоконнике, за шторой я заметил чей-то силуэт. Торопливо отдернув штору, я едва не закричал от радости. Там была ОНА!
Эбеново-черная Артемида – полунагая, в короткой тунике, не скрывающей удивительную красоту её изящных – одновременно атлетически сильных и женственных икр и плеч, с извечным луком в руках и колчаном стрел за спиной. Длинные волосы её распущены, на голове – венок из лавровых листьев. Вот только лани, вечно сопровождающей богиню в её странствиях, за преследование которой когда-то жестоко поплатился сам Геракл, проплутав целый год в лесных лабиринтах, отсутствовала.
С чувством первооткрывателя, нашедшего ключ к разгадке, я схватил статуэтку – довольно большую, с руку величиной – и потряс её в воздухе. Внутри что-то было - статуэтка была полой.
Как вынести её из дома незаметно?
Внимательно осмотрев её, я взял ножницы и аккуратно поддел основание. Металлический лист кое-как поддался, и мне удалось отделить его. Ещё раз как следует тряханул статуэтку – и вот на мою ладонь выпала маленькая, с ноготок, флешка. Я успел сунуть её в карман до того, как Мария Александровна показалась в комнате и позвала пить чай.
4.
Дома я оказался ближе к полуночи. С трудом отделался от Марии Александровны, которая на протяжении всей «чайной церемонии» не переставала плакаться мне о своем горе, которое с каждым разом становилось мне все безразличнее (может, из-за странной находки?), и кормить меня нерастраченным запасом домашних варений. Серьезно допрашивать её о происшедшем я больше не рисковал.