Западня
Шрифт:
– Можно войти? – спрашиваю я.
– Конечно. Прошу. Входите.
Впервые у меня есть время спокойно его рассмотреть. Он сидит за огромным, в идеальном порядке столом. Выглядит хорошо.
– Правда?
– Ну да, входите.
– Нет, я имею в виду другое. Мы опять на «вы»? Это правда?
Впервые за сегодняшний день он смотрит мне в глаза.
– Ты права, – говорит он. – Это действительно глупо. Садись.
Падаю на стул, который он мне предложил, устраиваюсь поудобней, прислоняю к его столу свои костыли.
– Зашла сказать спасибо, – вру я. – Ты меня спас.
– Ты сама себя спасла.
Какое-то время мы молчим.
– Ты был прав, – наконец говорю я. – Это было убийство на почве личных отношений.
Он задумчиво кивает. Мы опять молчим, только на этот раз куда дольше, упорней и неприятней. Слышно, как на стене слева от меня тикают часы.
– Я никогда не считал, что это ты убила сестру, – говорит вдруг Юлиан.
Удивленно смотрю на него.
– Ведь именно об этом ты хотела спросить?
Киваю.
– Никогда не считал.
– Но когда я тебе позвонила тогда, ты же… – начинаю я, но он не дает мне закончить.
– Линда, я ничего не слышал о тебе почти двенадцать лет. И вот ты неожиданно звонишь, будишь меня среди ночи и спрашиваешь о подобных вещах. Не «алло, как дела, извини, что так долго не объявлялась». Как, по-твоему, я должен был реагировать на все это?
– Вау, – говорю я.
– Вот именно. «Вау». Так я и подумал.
– Но постой. Ведь это ты должен был объявиться. У нас же был уговор. Ведь это ты был женат. И сам сказал, что дашь мне знать, когда захочешь увидеться, – гневно выпаливаю я.
Раздражение мое вскипает и переливается через край. Горькое, вязкое, двенадцатилетней выдержки.
– Впрочем, это уже не имеет значения, – продолжаю я. – Извини, что разбудила твою подругу. Больше такое не повторится.
Пытаюсь встать. Нога болит.
Юлиан растерянно смотрит на меня. Потом вдруг на губах у него появляется улыбка.
– Ты считаешь, что Лариса – моя подруга?
– Ну хорошо, невеста, жена… Тебе виднее.
Не могу управиться с костылями и, обессиленная, оставляю их.
– Лариса моя сестра, – говорит Юлиан с улыбкой. – Вообще-то она живет в Берлине.
Сердце мое начинает биться с пятого на десятое.
– Ой, – глуповато восклицаю я, – а я и не знала, что у тебя есть сестра.
– Ты много чего обо мне не знаешь, – продолжая улыбаться, говорит Юлиан.
И снова становится серьезным.
– Кстати, Линда, я ведь подал знак, объявился.
– Не рассказывай мне сказки. Я так ждала тебя все эти годы.
Он молчит, словно пораженный громом.
– Помнишь наш разговор о литературе? – спрашивает он наконец.
– При чем здесь это?
– Помнишь? Наш первый настоящий разговор? На ступеньках моего крыльца?
– Конечно. Ты говорил, что не любишь прозу, она тебе мало интересна, предпочитаешь стихи.
– А ты сказала, что вряд ли полюбишь стихи. И я ответил, что возможно, когда-нибудь, постепенно, не торопясь, я попробую убедить тебя в обратном. Помнишь?
Я все помню.
– Да. Ты сказал, что мне надо почитать Торо или Уитмена, они могут научить меня любить стихи.
– Ты все помнишь, – говорит Юлиан, и только тут до меня доходит.
Вспоминаю растрепанный томик Уитмена на своем ночном столике. Сколько он доставил мне радости за все эти годы. Господи. Книга, которую я так часто листала, которая спасла меня в ту бессонную ночь перед интервью. Коленки у меня задрожали.
– Это и был твой знак? – беспомощно спрашиваю я.
Юлиан печально пожимает плечами. Силы оставляют меня, и я безвольно падаю на стул.
– Я не сообразила, Юлиан. Я думала, ты забыл обо мне.
– А я думал, ты забыла обо мне. Ведь я не получил ответа.
Оба мрачно молчим.
– Но почему нельзя было просто позвонить? – наконец спрашиваю я.
– Ну… – тихо говорит Юлиан, – я думал, томик стихов – это так… романтично, что ли. И поскольку ты не откликнулась, я подумал…
Он пожимает плечами.
– Я подумал, жизнь не стоит на месте.
Мы сидим друг против друга и думаем, как могло случиться, что мы потеряли двенадцать лет. Мы могли бы быть вместе. А теперь я ничего не знаю о нем, о том, как он жил эти годы. Ведь он правильно сказал: жизнь не стоит на месте.
Прежняя импульсивная Линда посмотрела бы ему в глаза, протянула бы руку, положила на стол, чтобы он взял ее в свою. Но той Линды больше нет. Есть женщина, которая так запугана жизнью, что одиннадцать лет не выходила из дома. Я теперь совершенно другая. Я стала старше и, наверное, осторожней. А у Юлиана была своя жизнь, в которой не было меня. И попытка сейчас ворваться в эту жизнь – чистой воды эгоизм.
И тут я подаюсь вперед, смотрю Юлиану в глаза и кладу на стол руку, ладонью вверх. Секунду он смотрит на меня, а потом берет мою руку в свою.
35
Телефонный звонок прерывает мой сон без сновидений, и в первый момент не могу сообразить, где я. Постепенно узнаю номер в гостинице, который сняла на неопределенное время – пока улажу все свои дела и наконец пойму, где буду дальше жить. Буковски утомленно смотрит на меня, приоткрыв один глаз.
Инстинктивно пытаюсь нашарить мобильник, не нахожу, вспоминаю, что он в полиции, понимаю, что это звонит стационарный телефон, снимаю трубку.
– Легче достать папу римского, чем тебя, – с укоризной говорит Норберт. – Надеюсь, вы помните, мадам, что сегодня выходит книга «Кровные сестры»?