Западня
Шрифт:
Он старается излучать спокойствие. Но голова его должна лихорадочно работать. Мы идем по холлу, по белоснежным стенам которого на одинаковом расстоянии друг от друга, но как бы в случайном порядке, развешаны крупнозернистые, большого формата черно-белые фотографии. Ночное море, женский затылок с вьющимися волосами, змея, меняющая кожу, Млечный Путь, умная мордочка лисицы и черная орхидея. Все это проплывает мимо меня. Потом поднимаемся по свободно стоящей лестнице на второй этаж в гостиную Ленцена.
Дизайнерская лампа из металла и пластика заливает помещение холодным светом. Ни телевизора, ни книжных полок, ни комнатных растений. Только кожа, стекло и бетон. Дизайнерская мебель, два кожаных кресла, стеклянный столик и абстрактные полотна в синих и черных тонах. Легкий запах сигаретного дыма. В дальнем конце – открытая, без стен, зона кухни. За стеклами в темноте угадывается балкон.
– Прошу, – говорит Ленцен, прерывая мои мысли. Он указывает на кресло. – Садитесь.
– Вам следует знать, кое-кому известно, что я здесь, – говорю я.
Собственно, это мой единственный козырь.
– Если я не объявлюсь, сюда приедут искать меня.
Холодные глаза Ленцена чуть сужаются. Он понимающе кивает.
Сажусь в предложенное мне кресло. Ленцен садится в другое, напротив. Нас разделяет только маленький стеклянный журнальный столик.
– Что-нибудь выпьете? – спрашивает Ленцен.
Похоже, он уверен, что я безоружна. Еще бы, он же собственноручно выбросил мой пистолет в Штарнбергское озеро.
– Спасибо, нет.
На этот раз я не позволю ему увести разговор в сторону.
– Вы, похоже, не удивлены моим появлением, – говорю я.
– Нет.
– Откуда вы знали, что я приду?
– Чувствовал, что на самом деле вы не так уж и больны. Скорее, делаете вид, – говорит он.
Вытряхивает сигарету из пачки, которая лежит на стеклянном столике, прикуривает. Спрашивает меня:
– Хотите?
– Вообще-то я не курю.
– Но главная героиня вашей книги курит, – говорит Ленцен и кладет пачку и зажигалку на середину столика.
Киваю. Беру сигарету. Закуриваю. Молча курим. Перемирие продолжительностью в сигарету мы используем для размышлений перед решительной схваткой. Докуриваю свою почти до фильтра, гашу в массивной пепельнице. Во всеоружии, чтобы добыть ответы на свои вопросы.
Не знаю почему, но у меня такое чувство, что сейчас я получу ответы от Ленцена, игрушки закончились.
– Скажите мне правду, – требую я.
Ленцен не смотрит на меня, сосредоточенно уставившись в некую точку на полу.
– Где вы были двадцать третьего августа две тысячи второго года?
– Вы знаете, где я был.
Он поднимает взгляд, мы смотрим друг другу в глаза, как тогда. Естественно, я знаю. Как только я могла сомневаться?
– Откуда вы узнали об Анне Михаэлис?
– Опять за старое? Снова эти глупые вопросы?
К горлу подкатывает комок.
– Вы знали Анну, – говорю я.
Он издает протяжный стон, знакомый мне вариант его безрадостного смеха.
– Я любил Анну, – говорит он. – А насчет того, «знал» ли я ее, – скажу честно, не имею не малейшего понятия. Но скорее – нет.
Он шмыгает носом. Лицо его кривится. Откидывается на спинку кресла, начинает вращать головой, так что слышно, как похрустывают позвонки. Закуривает сигарету. Пальцы дрожат. Совсем чуть-чуть, чуть-чуть. Пытаюсь переварить услышанное.
В ушах звучит голос Юлиана: «На почве личных отношений. Столько ярости, столько ножевых ран – все указывает на преступление на почве личных отношений». И мой голос: «Но у Анны никого не было. Я это точно знаю».
Ах, Линда, Линда.
– Вы были… – Мне трудно это выговорить, как будто я собираюсь сказать что-то непристойное. – У вас был роман с моей сестрой?
Он только молча кивает. А я думаю о своем небольшом смартфоне, который предусмотрительно прилепила скотчем к телу и который все записывает, и с нетерпением жду, когда Ленцен ответит. Но он ничего не говорит. Сидит и курит. Избегает смотреть мне в глаза. И мне становится ясно, что мы поменялись ролями. Теперь он не может вынести моего взгляда.
– Позвольте вас спросить, – говорю я.
– О чем на этот раз?
– Почему вы пришли ко мне?
Ленцен смотрит куда-то в пустоту.
– Вы не представляете, как все было, – говорит он.
На губах у меня появляется ироническая усмешка.
– Звонок в редакцию. Знаменитая писательница хочет дать интервью, непременно мне. Ничего не понимаю. Линда Конраде, имя вроде бы слышал в отделе литературы, но мне оно, в сущности, ни о чем не говорит.
Ленцен трясет головой.
– Шеф литературного отдела обижен, что его обошли. Он, естественно, хотел сам взять у вас интервью. Но мне на это плевать, мне даже интересен такой необычный для меня собеседник.
Ленцен горько смеется. Нервно затягивается, продолжает дальше.
– Ну и вот. Секретарь договаривается о времени интервью, получаю экземпляр книги, чтобы подготовиться.
Я вся дрожу.
– Читаю. Как обычно читают то, что нужно прочесть по работе. Мимоходом, то тут, то там, когда выдается минутка, в вагоне, на эскалаторе, пару страниц перед сном. Многое просто пробегал глазами. Я не большой поклонник детективов, в мире и без того много насилия, чтобы еще читать об этом в книжках…
Он понимает, как фальшиво это звучит в его устах, умолкает.
– Я ничего не заметил, – наконец говорит он, – пока не дошел до той главы, где это происходит.
Отмечаю, как он старательно избегает слова «смерть». Некоторое время он молчит, собирается с мыслями.
– Когда прочитал эту главу… Смешно. Сначала я даже не понял. Возможно, сознание отказывалось понимать, отталкивало от себя. Описанная сцена показалась мне поначалу всего лишь смутно знакомой, было в ней что-то неприятное, тревожное. Будто что-то из какого-то фильма. Не имеющее отношения к реальности. Я как раз ехал в поезде. И когда вдруг понял, когда до меня дошло, о чем именно я только что прочитал… Было… смешно. Как будто неожиданно вспомнил о чем-то таком, что давным-давно вытеснено из сознания. В первый момент захотелось просто отложить книжку. И подумать о чем-то другом. Все забыть. Но первая костяшка домино уже упала, и тут нахлынули воспоминания. Одно за другим. Тогда я был чертовски взбешен.