Западня
Шрифт:
Я вцепилась в свою чашку, как в спасательный круг. Обвожу глазами комнату, взгляд останавливается на книжных полках на стенке слева. Один ряд книжек привлекает мое внимание, знакомые шрифты, я их узнаю и понимаю, что на этой полке стоят мои книги. Причем по два экземпляра каждого романа, строго в хронологическом порядке. К горлу подкатывает комок. Я всегда считала, что родители не интересуются моими книгами и уж конечно не читают. Они никогда не высказывались по поводу моих сочинений, будь то подростковые рассказы или же первые романы, которые я писала
Хочу об этом спросить, но мать осторожно покашливает, явно собираясь что-то сказать.
Этот разговор начала я и сама собиралась вести его. Но не смогла подобрать слов. Да и как спросить собственных родителей, не считают ли они тебя убийцей? И где взять силы, чтобы выслушать ответ?
– Линда, – начинает было мать, но тут же умолкает от того, что к горлу подкатывает комок. – Линда, хочу тебе сказать, что я тебя понимаю.
Отец сочувственно кивает.
– И я тоже, – говорит он. – То есть, конечно, вначале мы были потрясены. Но потом мы с матерью обсудили все это и поняли, почему ты это сделала.
А я вот ничего не понимаю.
– И я хочу извиниться, – говорит мать, – зато, что положила трубку, когда ты звонила. Я себя очень плохо чувствовала. Это было как раз после того, как это произошло. Но на следующий день я тебе звонила, но никто не подходил к телефону.
Я хмурюсь, пытаюсь понять. Я всегда у телефона, я ведь в прямом смысле слова самый большой домосед в мире, всегда дома. Потом соображаю. Погром в кабинете. Разбитый ноутбук, разорванные в ярости папки, сорванный со стены и грохнутый об пол телефон. Согласна. Но о чем вообще они говорят? Что произошло?
– Разумеется, ты вольна поступать так, как хочешь, – говорит мать. – Это твоя история. В конце концов, это твой жизненный опыт. Но было бы неплохо, если бы ты все-таки нас предупредила. Особенно… – она запинается, покашливает и тихо заканчивает фразу: – Особенно если дело касается этого… этой смерти.
Удивленно смотрю на мать. Она кажется такой усталой, словно в эти несколько предложений она вложила все свои жизненные силы. Но не понимаю, о чем она.
– О чем ты говоришь, мама?
– О твоей новой книге «Кровные сестры».
Я в шоке. Книга выйдет только через две недели. Пока есть только несколько сигнальных экземпляров для прессы и книжных магазинов. О ней пока ничего не писали, а у родителей вряд ли есть связи в издательском мире. Откуда они знают о моей книге? Нехорошее предчувствие, как вязкий сироп, начинает растекаться по всему телу.
– Откуда вы знаете об этом романе? – спрашиваю я как можно спокойнее.
Конечно, они должны были бы узнать о нем от меня. Но, честно сказать, я и не думала рассказывать им о книге. Я просто забыла.
– Пришел один журналист, – говорит отец. – Приятный такой, из солидной газеты. Мать ему открыла.
Чувствую, как по телу побежали мурашки.
– Сидел вот на этом самом месте, где ты сидишь, спрашивал, как мы относимся к тому, что наша знаменитая дочь в своем очередном романе описала в подробностях смерть собственной сестры.
Бог ты мой.
– Ленцен, – с трудом выговариваю я.
– Именно! – восклицает отец так, словно все это время мучительно вспоминал и никак не мог вспомнить это имя.
– Мы сначала не поверили этому человеку, – снова вступает в разговор мать. – Но потом он показал нам книгу.
У меня голова идет кругом.
– Виктор Ленцен был здесь, в этом доме?
Родители встревоженно смотрят на меня. Я, должно быть, сильно побледнела.
– С тобой все в порядке? – спрашивает мать.
– Виктор Ленцен был здесь, в этом доме, и рассказывал вам о моей книге? – спрашиваю я.
– Он сказал, что идет к тебе на интервью и хочет прежде познакомиться с твоим окружением, – говорит отец. – Мы сначала даже не хотели его впускать.
– Так ты из-за этого положила трубку, когда я звонила, – с трудом выговариваю я. – Рассердилась из-за книги?
Мать кивает. У меня гора падает с плеч, хочется броситься ей на шею, просто потому, что она есть, потому, что она моя мать, потому, что ни секунды не думала, что я могу быть убийцей, ни единой секундочки. Как я вообще могла такое подумать! Теперь, когда я сижу с ней лицом к лицу, мне кажется это абсолютным бредом. Но когда я была одна в своем огромном доме, мне это казалось вполне возможным. Я жила в мире кривых зеркал, которые искажали всю мою жизнь.
Виктор Ленцен приходил сюда выяснить, что я знаю, что знают родители. И когда он понял, что мать с отцом ничего не знают и даже толком со мной не общаются, он этим воспользовался блестяще.
От бешенства у меня перехватывает дыхание. Мне нужно успокоиться, привести мысли в порядок.
– Простите, я на минутку, – говорю я и встаю.
Выхожу из комнаты, спиной чувствуя взгляды родителей. Закрываюсь в гостевой ванной, опускаюсь на кафельный пол, закрываю лицо руками, пытаясь успокоиться. Эйфория, связанная с тем, что я смогла выйти из дома, постепенно улетучилась, и ее место занял вполне резонный вопрос: что, собственно, я собираюсь предпринять против Ленцена?
Доказательств у меня никаких. Он должен был признаться. Но он этого не сделал, даже под дулом моего пистолета.
Правда, там, в моем доме, он, должно быть, понимал, что я могу все записывать. А если я его снова найду… Смогу ли поколебать его самоуверенность?
Ненадолго задумываюсь, потом достаю смартфон и вызываю номер Юлиана. Один гудок, третий, пятый, включается автоответчик. Коротко прошу перезвонить и оставляю номер своего мобильного. Может, Юлиан на работе? Звоню в комиссариат, трубку снимает незнакомый полицейский.