Западня
Шрифт:
Но его рассказ выглядел настолько необычно, что королевский прокурор встретил откровения молодого человека недоверчивой улыбкой.
– Сударь, – сказал он, – вам наверняка все это привиделось…
– Как «привиделось»?
– В результате какой-нибудь галлюцинации.
– Сударь, вы забываете, что я был не один.
– Верно, но согласитесь, что, поскольку вам никто не причинил зла, вы вполне могли стать жертвой недостойного розыгрыша.
– Сначала я и сам так подумал, – ответил на это Танкред, – но мою юную служанку похитили, а в ее комнате мы обнаружили капельки крови.
– Капельки крови! – повторил судейский чиновник, к которому тут же вернулась вся его серьезность.
– Да, сударь.
– И эта юная девушка исчезла?
– По всей видимости, после отчаянной борьбы, поскольку на каждом шагу мы встречали следы ожесточенного сопротивления.
– Ну хорошо, сударь, я прикажу трем десяткам людей немедленно выступить в Бореш.
– Мы сможем поехать вместе с ними?
– Не вижу препятствий. Даже напротив, поскольку один из вас хорошо знает здешние края, он может дать ценные указания.
– Так оно и есть.
Когда три десятка конных жандармов в сопровождении Мэн-Арди и его друзей, тоже верхом на лошадях, проехали по мосту, чтобы во весь опор помчаться в Бореш, время было уже позднее.
День выдался скверный. Бордо окутывал холодный, густой туман, с приближением ночи грозивший сгуститься еще больше.
Когда небольшой эскадрон миновал Бастиду и оказался за городом, из-за тумана все в глазах всадников приняло серые, бесформенные очертания. Уже в двадцати шагах перед собой нельзя было ничего разглядеть и стражи закона, молча ехавшие друг за другом, не видели даже офицера, разговаривавшего с Кастераком, Бюдо и Мальбесаном.
– В таком тумане мы практически лишены шансов на успех, – сказал командир жандармов. – Ничто не в состоянии лучше сыграть на руку бандитам, чем такая погода.
Мэн-Арди это прекрасно понимал, но его гнали вперед ярость, жгучее стремление немедленно отомстить, но главное – пылкое желание вырвать Маринетту из рук этих монстров.
Жандармы взяли с собой юного агента полиции, ловкость и умение которого, проявленные им в предыдущих делах, могли оказаться очень полезными.
Когда Кенсак остался позади и половина пути была преодолена, периодически стали раздаваться условленные крики, на которые жандармы сначала не обратили никакого внимания.
Но по мере приближения к Борешу совиное уханье вокруг них стало слышаться слишком уж часто.
– Боже праведный! В этом кантоне назначили встречу все здешние совы, – сказал юный полицейский агент. – Вот уже двадцать минут, как я только их и слышу.
– Верно, – ответил ему офицер, – это недвусмысленно доказывает, что никаких сов здесь нет и в помине.
– Именно это я и собирался сказать.
– Значит, вы, господин агент, полагаете, что…
– Я полагаю, что нас со всех сторон окружают бандиты. Они перекрикиваются, сообщая друг другу о нашем прибытии.
– В самом деле?
– Голову даю на отсечение. Впрочем, совиное уханье вполне соответствует тому, что мы знаем об этих бандитах, как и самому названию их логова.
– Ну что же, тем лучше! – сказал офицер. – Значит, нам предстоит сойтись лицом к лицу не только с привидениями.
– И все равно, – заметил Бюдо, – не очень-то весело ехать, не видя перед собой ни зги, но при этом зная, что тебя со всех сторон окружает враг.
– На свете есть множество других неприятных обязанностей, в которых тоже нет ничего веселого, – ответил офицер. – Но солдат на страже закона никогда не беспокоится по их поводу.
– Отлично сказано, сударь, – сказал Мэн-Арди.
III
Из-за тумана стемнело гораздо раньше обычного.
Пока наши друзья с жандармами осторожно подбирались к Совиной башне, по реке, между Камбом и Борешем, медленно поднималась барка, которую тащили на канате полдюжины моряков.
Она представляла собой что-то вроде шаланды, из тех, что на юге называют «сапинами» [6] , а на севере и в центре Франции – «пенишами» [7] .
6
Сапина – в дословном переводе с французского «sapine» означает «пихтовая доска».
7
Пениш (фр. p'eniche) – барка, легкая парусная шлюпка.
В те времена паровыми катерами суда еще никто не буксировал, поэтому каждый, кто хотел подняться вверх по Гаронне, был вынужден тащить барку на себе или же запрягать в нее лошадей.
Сапина, о которой идет речь, называлась «Высокая Кадишон». Совпадение, как минимум, странное. Те, кто с трудом тащил ее на канате, с помощью которого суденышко двигалось вперед, были облачены в традиционный наряд речников: грубые, темного цвета штаны, красная льняная рубаха с развевающимися полами да брезентовая шляпа, называемая «наушницей».
Хотя работа была тяжелой, а течение влекло барку в обратную сторону, люди, тащившие ее на себе, демонстрировали довольно хорошее настроение. Одни, чтобы отвратить трудности пути, мурлыкали под нос песенки, в той или иной степени непристойные, другие обменивались шутками.
Как минимум трое из них пребывали во власти хмельного возбуждения.
Если бы сквозь туман барку можно было разглядеть с берега, то единственным, что увидели бы глаза, был бы силуэт стоявшего за штурвалом матроса.
Но, проникнув через дверь в небольшую каюту, умело спрятанную на носу суденышка, можно было бы стать свидетелем весьма любопытного зрелища и еще более любопытного разговора.
На койке, в точности напоминавшей те, что служат матросам на всех кораблях, лежала юная девушка. Черты ее лица выражали безмерную усталость, она, по-видимому, была погружена в неестественное забытье.
Вокруг поставленного стоймя бочонка сидели три человека и пили ром.
– А она красива! – сказал один из них, человек в скроенном по последней моде костюме, манеры и речь которого выдавали его принадлежность к высшему обществу.