Запах хризантем
Шрифт:
Огонь в очаге догорал, темнота на кухне сделалась красноватой. Женщина поставила кастрюлю на плиту, подвинула пудинг поближе к огню. И застыла без движения. Радостно, легко застучали на дорожке быстрые детские шаги. Кто-то начал возиться с дверной ручкой, и в кухню, снимая на ходу пальто, вошла девочка; стянула шапку с затылка на лицо, таща вместе с нею густые пшенично-золотые кудри.
Мать побранила девочку за то, что пришла из школы так поздно: уже зима, темнеет рано, придется вообще не выпускать ее из дому.
– -
– - Да, его нет. А уже без четверти пять. Ты его не видела?
Лицо у девочки стало серьезным. Она грустно посмотрела на мать большими голубыми глазами:
– - Нет, мама. А что? Думаешь, он уже поднялся наверх и прошел мимо, в Старый Бринсли? Не может быть, я бы его увидела.
– - А он уж постарался, чтобы ты его не увидела,-- с горечью возразила мать,-- заранее все обдумал. Сидит сейчас в "Принце Уэльском", можешь не сомневаться. Что ему делать в шахте так поздно?
Девочка жалобно глядела на мать.
– - Мам, давайте обедать?-- попросила она.
Мать велела Джону садиться за стол, а сама еще раз открыла дверь и поглядела сквозь темноту за железнодорожные пути. Вокруг не было ни души: подъемник уже не стучал.
– - Может, он все-таки задержался,-- сказала она сама себе вполголоса.
Сели обедать. Джон на своем конце стола у двери почти растворился в темноте. Они не различали лиц друг друга. Девочка опустилась на корточки у решетки, медленно поворачивая над огнем толстый ломоть хлеба. Мальчик, тень со смутным пятном лица, глядел на сестру, преображенную красным отсветом.
– - Как я люблю глядеть на огонь,-- произнесла девочка.
– - Любишь?-- отозвалась мать.-- Почему?
– - Он такой красный, в углях столько пещерок . . . и так тепло, приятно, так хорошо пахнет.
– - Надо будет угля подбросить,-- сказала мать,-- а то отец придет и начнет ворчать, что он, мол, целый день надрывается в шахте, а дома огня порядочного развести не могут. В трактире-то небось всегда тепло.
Несколько минут все молчали. Потом Джон капризно протянул:
– - Ну что же ты, Анни?
– - А что я? Огню ведь не прикажешь, чтобы горел жарче!
– - Нарочно водит им туда-сюда, чтобы дольше не жарился!-- проворчал мальчик.
– - Не надо думать о людях плохо, сынок,-- отозвалась мать.
Но вот в темноте захрустел на зубах поджаристый хлеб. Мать почти не ела. Она только пила чай и упорно о чем-то думала. Когда она поднялась, ее вскинутая голова казалась окаменевшей от гнева. Она посмотрела на пудинг, который стоял на огне, и ее точно прорвало:
– - Какое издевательство -- даже обедать домой не пришел! Пусть все сгорит, мне безразлично. Я приготовила обед, сижу жду его, а он мимо собственного дома в кабак! . .
Она вышла во двор, набрала угля и стала кидать кусок за куском в красный огонь; по стенам поползли тени, в кухне стало еще темнее.
– - Ничего не видно,-- проворчал ставший неразличимым Джон. Мать против воли рассмеялась.
– - Ничего, мимо рта не пронесешь,-- сказала она и вышла поставить совок за дверью. Когда ее силуэт снова появился на фоне беленой печки, мальчик повторил капризно и упрямо:
– - Не видно ничего!
– - Вот наказание!-- с досадой вскричала мать.-- Минуты без света посидеть не можешь, совсем как отец.
И все-таки она взяла с полки бумажный жгут, зажгла его и поднесла к керосиновой лампе, висевшей в середине комнаты. Когда она подняла руки, живот ее слегка округлился, и стало видно, что она ждет ребенка.
– - Ой, мама!-- вдруг вскричала девочка, и мать замерла с колпаком в руке. Она стояла с поднятой рукой, обернувшись к дочери, красиво освещенная светом от медного отражателя.
– - Что случилось?
– - У тебя за поясом цветок!-- проговорила девочка в восторге от необычного зрелища.
– - Господи, только и всего!-- с облегчением сказала мать.-- А я подумала -- пожар.-- Она накрыла лампу колпаком и, помедлив, подкрутила фитиль. На полу зыбко колебалась бледная тень.
– - Я хочу понюхать!-- все с тем же восторгом попросила девочка, подходя к матери и прижимаясь лицом к ее переднику.
– - Отстань, дурочка!-- сказала мать и прибавила огонь. Свет как бы обнажил их тревогу, и женщина почувствовала, что вот-вот не выдержит. Анни все так же стояла, нагнувшись к ее фартуку. Мать с досадой выдернула из-за пояса цветы.
– - Ой, мамочка, не надо!-- вскричала Анни, ловя ее руку и пытаясь снова засунуть цветы за пояс.
– - Что за глупости,-- сказала мать, отворачиваясь. Девочка поднесла к губам бледные хризантемы и прошептала:
– - Как хорошо пахнут! Мать отрывисто засмеялась.
– - А я не люблю,-- сказала она.-- У меня всю жизнь хризантемы -- и на свадьбе, и когда ты родилась; и даже когда его в первый раз принесли домой пьяным, в петлице у него была рыжая хризантема.
Она посмотрела на детей. Они глядели на нее вопросительно, приоткрыв рот. Несколько минут она сидела молча, покачиваясь в кресле. Потом снова взглянула на часы.
– - Без двадцати шесть! Нет, уж теперь-то он не придет,-- бросила она небрежно, с язвительной .горечью,-- теперь его приведут. Будет сидеть в кабаке. Ввалится весь грязный, в угольной пыли, но я его мыть не стану. Пусть спит на полу . . . Господи, какая же я была дура, какая дура! Знать бы, что буду жить в этой грязной дыре, среди крыс, а он будет как вор красться мимо собственного дома. На прошлой неделе два раза пришел пьяный, сегодня опять загулял ...
Она оборвала себя, встала и принялась убирать со стола.