Запах легких денег
Шрифт:
— Ну, как там поживает тетя Соня? — поинтересовался Макс и тоже хлопнул его по плечу.
Парня качнуло в другую сторону.
— Как здоровье у нашего дорогого дяди? — проблеял Киселевич и тоже добавил ему по плечу своей пятерней.
Витя даже присел. Третьего удара он не выдержал. Остолбенев, он таращил глаза на трех «друзей», конечно, сразу их узнав. И почувствовал, как душа медленно, словно нехотя, уходит в пятки. Вот она, его смерть, пришла за ним и сейчас поведет его за собой. Он уже начал прощаться с жизнью. Просто не было никаких сомнений, что эти люди сейчас начнут его убивать. Только отведут в укромное место подальше от этих ментов. И чего они там отвлеклись на какого-то чурку? Здесь-то представление поинтересней! Так может, ещё есть смысл позвать на помощь? И Витя уже открыл рот, чтобы закричать, как Жора схватил парня в объятия, зажав его голову ладонями. Витя что-то пискнул и затих.
— Как же я рад тебя видеть, братан! — заорал Жорик и сказал уже потише, так, чтобы слышал один паренек: — Если вякнешь, придушу!
Витя понял, что лучше в этой ситуации промолчать. И заткнулся.
Наконец, троим искателям приключений надело изображать его «друзей». Пора было сваливать со сцены, не дожидаясь аплодисментов. И так уже малость переиграли.
— Ну, пойдем, дорогой ты наш, — проорал предводитель этой банды. — А то такси ждет, счетчик стучит!
Витя даже не успел ничего сообразить, как Макс и Киселевич поволокли его в сторону туалета. Этот маршрут уже стал привычным, и Макс направился в эту сторону чисто автоматически. Ну, а где ещё можно поговорить без свидетелей таким деловым людям? Не в буфете же!
Жорик приподнял чемодан и слегка крякнул от натуги:
— Тяжелый, зараза!
Даже для него чемодан был тяжеловат. Никак не думал он, что пятьсот тысяч долларов — такая тяжелая ноша. Может быть, парень уже успел каким-то образом поменять валюту на золото? Тогда все понятно. Успокоившись этой мыслью, Жора с трудом поволок багаж следом за троицей.
Когда Макс и Киселевич подтащили Витю к туалету, бывшая актриса оказалась на страже, и встретила их довольно недружелюбно. Можно даже сказать, злобно встретила. Несмотря на то, что Макс щедро оплатил их выступление. Видно, старой труженице подмостков два подобных спектакля за один вечер были не под силу.
— Это опять вы?! — заверещала она. — Не пущу! Тут аншлаг, а вы скупаете разом все места! Спекулянты! Зрители жалуются!
Макс галантно улыбнулся и полез в карман.
— Спокойно, тетя! Апартаменты оплачены! — Он дал ей ещё один стольник.
Актриса схватила купюру с явным недовольством и заносчиво заявила:
— Искусство не продается, молодой человек!
— Сейчас продается все! — веско сказал Макс. — И все покупается! Я могу весь этот сраный сортир купить и сделать из него бар. Будешь, тетя, у меня работать уборщицей!
— Хам! — возмутилась тетка. — Я в жизни не держала швабры в руках! Это низко и пошло!
— А продавать билеты в сортир — не пошло? — удивился Кисель.
— Вот еще! — презрительно хмыкнула бывшая актриса. — Моя прабабка тоже была билетершей! И бабка продавала билеты! Правда, в Большом театре. Но это дела не меняет! Главное, не где продавать билеты, а как! Я, например, так обаятельно ими торгую, что у меня очередь устраивается. Все хотят их купить, все!
Чтобы не тратить время на бесполезную беседу с потомственной билетершей, Макс с Киселем затащили Витю в туалет. А Жорик торжественно внес чемодан, поставил его на пол и отдышался.
Тетка внимательно осмотрела вестибюль, заметила в толпе зевак, толкающихся по вестибюлю, двух ментов, которые все ещё разбирались с кавказцем, и быстренько отошла.
Макс подождал, пока туалет освободится от посетителей, и засунул швабру в дверную ручку. Киселевич крепко держал Витю за шиворот, боясь, что тот попробует сбежать. Но парень и не пытался дернуться в сторону. От страха он даже не знал, что сказать, а только переводил испуганный взгляд с одного на другого, не понимая, от кого ждать большей опасности. Почему-то он был абсолютно уверен, что именно сейчас его начнут убивать. Причем не за то, что он спер чужие деньги, а за то, что потерял их самым банальным и глупейшим образом.
— Молодой еще, а такими грязными делами занимаешься! — наставительно произнес Киселевич. — Что мама скажет?
Витя испуганно прижался к стене и опустил глаза в пол. Чувство вины переполняло его и даже заслоняло собой чувство страха. Он решил покаяться напоследок, перед тем, как отправиться в мир иной, нисколько не сомневаясь, что сейчас туда и поедет.
— Я не хотел, граждане бандиты! — забормотал он. — Честное слово! Само собой получилось! Простите меня, пожалуйста! Я так больше не буду!
Жорик подошел к нему вплотную, навис всем своим мощным телом, словно являл собой рок судьбы, и проговорил зло и жестоко:
— А если я тебя сейчас по стенке размажу, а потом твоей маме скажу, что само собой растеклось!
Глаза парня полезли на лоб, он задрожал, как лист на ветру и закрылся рукой.
— Я больше не буду, — промямлил Витя. — Че-е-естное слово…
Он шмыгнул носом и подтер его ладонью. На глазах навернулись слезы. Витя их даже не стеснялся. Он бы с удовольствием расплакался навзрыд, если бы это его спасло. Но, похоже, «бандиты», как, впрочем, и все жители столицы, слезам не верили.
Тем не менее, Макса сейчас больше интересовал не этот отрок, а его чемодан. Он не мог поверить, что в его саквояже находится полмиллиона долларов. Он просто отказывался в это верить. Неужели, все так просто — деньги, за которыми они гоняются вот уже третий день, лежат в этом чемодане — надо только их оттуда достать! Он наклонился над витиным чемоданом, положил его на мокрый пол и хотел откинуть крышку, дернул замки, но они почему-то оказались закрыты. Макс посмотрел на перепуганного пацана.
— Давай сюда ключи, академик!
Витя втянул голову в плечи.
— У меня их нет, — еле слышно пробормотал он.
— Как это нет? — удивился Жорик. — Потерял, что ли?
Парень мотнул головой и забормотал довольно плаксиво, что не делало ему чести. За свои промахи надо отвечать достойно. Украл пол-лимона баксов — гордо смотри пострадавшим в глаза, потерял пол-лимона — вообще чувствуй себя героем. Так сейчас все делают — и губернаторы, и министры финансов, и премьеры. Иначе уважать не будут.