Запах лимона
Шрифт:
Открыть дверь, на которой четкая записочка: «Федор Ильич Петров», не составило труда.
В 8 час. 55 мин. хлопнула наружная дверь. Ушли, позабыв извиниться перед генералом и его племянницей… Через час, испуганные насмерть, генерал и племянница, перебивая друг друга: «Налетчики… Трое… К вам».
— Нашли кого грабить! Самое ценное у меня, пожалуй, уж этот чемоданишко, доставшийся мне по наследству от прежнего жильца. Да, он мне сегодня пригодился в бане.
Недоволен московский дядюшка, сердится Стон, гневается сэр Вальсон. Не везет Н. 17.
В губкоме: «Да, жаль, тов. Петров. Не успели вы
«Как обидно, Федя!» — «Ничего не поделаешь, Вера». «Вот тебе фланелевый мешочек, — повесь на грудь. Если нужно что, — можешь спрятать. На южных дорогах, говорят, здорово воруют».
Белый, плотный конверт, небольшой, без адреса и печати. «Распишитесь, товарищ. Документы очень важные. Как думаете везти? Думаете зашить в чемоданчик? Ага! Хорошо! В чемоданчик положите полотенце, мыло… В дороге откройте, чтобы было видно, что там ничего ценного нет. Так никто не подумает».
Обычная вокзальная толчея. Петров с трудом прокладывает себе и провожающей его блондинке путь.
Вдруг слева плотно навалился, прижал серый полушубок, а по правой руке кто-то больно ударил деревянным сундучком. Рука с желтым чемоданчиком онемела от боли. Еще минуточка и, кажется, чемоданчик сам поплывет куда-то в человеческой волне.
Изо всей силы ударил локтем в серый полушубок, освободил правую руку, вцепился в чемодан. «Черт! Чуть не вырвал! — Нет, конечно, надо будет переложить документы в фланелевый мешочек».
Свисток. «Прощай! Пиши!». И тяжелая железная змея, медленно раскачиваясь, лениво поползла из-под навеса.
«Петров едет в Баку. Мои агенты с ним. Н. 17».
Вагон. Мягкий, чистенький, — бывший I класс. Сосед по купе, высокий военный с черными усами и бородой. «Моя трубка вас не беспокоит?». Стук-стук, чеканят колеса четкий мотив. Разговор о том, о сем. А у Петрова не вылезает из головы: «Надо переложить документы!..»
«Скажите, пожалуйста, в каком конце уборная?» — «В обоих, комфорт-с». — «Благодарю вас». Раскрыл чемоданчик, так чтобы были видны полотенце и мыло. С чемоданчиком в уборную. Торопясь (не подсматривает ли кто) нащупал, распорол подкладку и достал белый фланелевый мешочек! «Теперь можно будет выходить на станциях. А то сосед совсем замучил своей вонючей трубкой».
Дверь в соседнее купе открыта. Там хорошенькая дамочка, одна. С военным уже познакомилась.
Малая Вишера. Петров вздремнул на нижней полке. Военный так на курил, что пришлось открыть окно. Вечер неожиданно теплый. Чемоданчик стоит на столике. В окно вползает веревка с крючком. Зацепила чемоданчик и поползла обратно. Военный одним прыжком с верхней полки, схватил веревку, сорвал чемоданчик. Петров проснулся. Военный закрывает окно. Какой-то мальчишка улепетывает. «Разве можно оставлять вещи у открытого окна! Еще минута, и не видать бы вам вашего чемоданчика! Жулье такое!». Искреннее возмущение.
Бологое. Хорошенькая дамочка предлагает Петрову пройтись. Документы на груди — можно! «Посмотрите, какой красивый огонь семафора…» Военный быстро открыл чемоданчик Петрова и торопливо, не разглядывая, разрезал подкладку на дне перочинным ножом, нащупал, вытащил и спрятал за пазухой белый плотный конверт без адреса и печати.
Желтый чемоданчик! Ты теперь потерял всякую ценность. Оба белых плотных конверта улеглись в мешочки у самых сердец.
В Москве военный слез. А вагон 463 — беспересадочный до Баку. Новый сосед Петрова как забрался на верхнюю полку, так все время и спит, будто впрок запасает.
Стук-стук, колеса… День прошел. Хоть и весело болтать о всякой всячине со смешливой черненькой Ириной Петровной, но спать, спать надо!..
Чудится Петрову: открылась дверь из соседнего купе, вошла веселая Ирина Петровна. Руку теплую ласково ему на грудь, — и сняла фланелевый мешочек.
Проснулся, вскочил: что? сон? Нет, какой там сон: нет фланелевого мешочка! Как был, в одном белье, вскочил в купе к веселой соседке. Нет ее! Поздно! Значит, успела сойти. Жуткие мысли — мурашки побежали по телу: «Позор!». Рука невольно потянулась к браунингу, и в тот же миг, вдруг, неожиданно почувствовал — фланелевый мешочек на спине: видно, во сне переполз. В соседнее купе, легкими по линолеуму шагами, вошла Ирина Петровна. Петров еле удерживается от радостного душащего смеха. «Ха-ха! Вскочить к женщине ночью в купе в одном белье, а документы на спине. Потом доказывай, что не верблюд!».
На пятый день оба белых конверта благополучно добрались: один, во фланелевом мешочке под шинелью и френчем, до Баку; другой, сперва под серой бекешей, до Острова, затем под мужицким армяком до границы, и в изящном портфеле — до Лондона.
Председатель Аз. ГПУ вскрыл белый конверт. «Гм, гм… Больше вам ничего не поручено нам передать, товарищ?». «Нет, это все». «Мм-да… Еще раз на минуточку ваши документы. — Петров, в распоряжение ЦК Аз. КП(б). — Д-да!» Внимательно рассматривает подписи и печати. «Зайдите, товарищ, сегодня вечером к семи часам».
Стон, на Кетлер-Стрит, вскрыл такой же белый конверт. Вздрогнули тонкие пальцы. «Не понимаю! Что такое?». Два чистых листка.
Почтительный пробор Брука. «Приготовьте растворы для проявления».
Пред. Аз. ГПУ долго хмурится над привезенными Петровым документами. Три чистых белых листка, а на четвертом, который его собственно и смущает, четко:
Звонок. «Тов. Борис. Осторожненько проявите. Сначала попробуйте нашим раствором, а потом как знаете. Только смотрите, не испортить».
Бумажка, зажатая на двух каучуковых валиках, серединой своей медленно опускается в прозрачную жидкость. Стон и Брук склонились у вытяжного шкафа и внимательно следят. Цифры, цифры, и вдруг наверху, неожиданно четко по-русски: «Копия». А внизу: «С подлинным верно». Печать: — «Пролетарии всех стран…
Серп и молот…»
— Проклятие, конечно, это не мой пакет… Брук! Опустите вторую бумажку!
Товарищ Борис докладывает нахмурившемуся председателю: