Запах лимона
Шрифт:
Звонок внутреннего телефона. «Да? А, хорошо, хорошо! Конечно, пропустите. Это Петров. Легок на помине».
Тот же ясный рассвет, которого не дождался тов. Борис. На грязноватом плюше гардин в номере гостиницы утреннее солнце. Петров проснулся. Где он? Ах, да, в Баку. А в голове все перемешалось: и желтый чемоданчик, и Верочкин мешочек, и Ирина Петровна и, неожиданно, тюрьма. Маленькие часики на стальном браслете едва дотащились до шести, а спать уж совсем не хочется. В номере душно. Хорошее утро, раннее солнце зовет на улицу. В голове легкая боль, — у затылка. Щемит что-то. Какое-то беспокойство… Да после таких историй разве можно быть спокойным? Впрочем, мы теперь уже ко всему
Ясно и кончено? Петров в Баку думает, что кончено. Стон в Лондоне полагает, что только еще началось. Но что началось и что кончено, оба знают только наполовину. А странный человек с поношеным лицом актера, заставший в постели своего крепко спавшего знакомого, сует ему в лицо свежую телеграмму и думает, что еще и не начиналось.
Ворочается Петров. Черт, как душно! И тоскливо как-то. А, нет же. Просто надо встать. Умыться, побродить, пройти к морю. Хорошо бы выкупаться. Раз, два!.. Вскочил, потянулся под кран. К черту тоскливое настроение, вместе с этой мыльной водой. Дело не даст тосковать, огромное, ответственное, — дело трудящихся всего мира!
Хорошо утром бродить по пустому городу. Море едва слышно, лениво, как бы играя, ударяется о гранит. Петров — взад и вперед по мосткам пристани № 15. Слева, должно быть, черный город — город вышек серой дымкой затянут. На набережной еще никого, в этом месте, по крайней мере. Впрочем, два каких-то рваных не то амбала, не то грузчика, тоже сошли с берега на досчатый помост. «Таварыщ. Пазвол прыкурыт». Протянул папиросу, хотел спросить что-то и вдруг захлебнулся словом. Неожиданно короткий удар. Нелепо взмахнули руки, и с мостков вниз. Запрыгала лодка под мостками от неожиданного груза. Двое прыгнули следом вниз. Никто не видал — значит, лодка наша. Сбит замок. Весла в уключинах… Лодка описывает длинную дугу от берега и снова к берегу.
На дне длинный тюк, в плотной парусине. Через час этот тюк втаскивают, как нечто неживое, в третий этаж грязного дома на самом краю города.
Петров очнулся в маленькой конуре, на непокрытой кровати. Во рту — грязная тряпка. Руки и ноги не свои под туго стянувшей их веревкой… Осмотрелся. Двое чисто одетых джентльменов изучают содержимое его карманов. Говорят по-тюркски, в уверенности, что он не понимает. Вот где пригодились Петрову его восточные языки. — «Хе! Партбилет. Удостоверение. Хе! Пропуск в ГПУ. Еще лучше. Это нам все пригодится. Знаешь что? Мне пришла в голову такая штука. Роста мы одинакового. Его френч на мне как вылитый. Бородка? Ну, бородка пустяки. Через десять минут ты не отличишь меня от него. Я думаю, что нам полезно побывать в ГПУ вместо него. Может быть, узнаем что-нибудь насчет этих документиков. За это уплатят не так, как за мелочи».
Подошел к Петрову. Чисто по-русски: «Ну-ка, поворачивайся, каков-то ты с фасада? Как ты думаешь? С этой бородкой и паричком похож я на тебя?». И фраза по-тюркски. — «Ну, ерунда, его в ГПУ еще мало знают. Не заметят. Пустяки. О, нет. Ликвидировать его положительно рано. Мы из него еще вечерком кое-что выудим». И опять по-русски. — «Ну лежи, лежи, собачье мясо. Френч то у тебя па-ар-шивенький».
«А вы, товарищ Петров, легки на помине. Мы с Кривцовым только что о вас думали. Председатель привстал из-за стола навстречу входящему. Вдруг вспомнив: «Ведь вы знали товарища Бориса? Он сегодня ночью убит. Да, да… Ничего, мы свернем этим сволочам голову… Ну, а теперь к делу. Время не ждет. О чем вас расспрашивал тов. Борис? Ведь мы все ломаем себе головы над этим проклятым шифром. Я придаю ему очень большое значение». «Так, ничего особенного. Сказал, что поговорим завтра». — «Ну ладно, минуточку подождите. Я сейчас».
Председатель вышел. Кривцов спрятался за сегодняшнюю газету. Петров с наклеенной бородкой подошел к окну, чтобы лучше ориентироваться: «Второй этаж. Не высоко. Выход на улицу. Под окном автомобиль с поднятым верхом. В окне большое стекло. Одна рама. И стекло тонкое. Это совсем хорошо. На всякий случай и это выход».
Снова председатель. — «Ну, приступим!». Кривцов вынул из портфеля четыре листка. Один с шахматной задачей и три других, все в четких цифрах. «Это копии. Нечего трепать зря подлинник».
На листках с цифрами, на каждом, четко выделяясь, отдельной строчкой наверху:
На первом: 51 52–54 67.
На втором: 1313 94 814 511017 175 1218 135 54.
На третьем: 115 2325 1218 2610 67.
«Я думаю…» И Кривцов начал излагать свой план. Внимательно слушает председатель. Еще внимательней — Петров с бородкой, — даже кажется, в книжечке что-то вычисляет…
Звонок внутреннего телефона. «Да, да. Что? Что такое? Тотчас же приведите сами». И, положив трубку: «Ничего. Продолжай, Кривцов…» Всегда спокоен. Всегда. Только правую руку опустил в карман.
Стук в дверь. Комендант. И следом за ним прыгнул растрепанный, красный, в сером пальто поверх белья, в ночных туфлях, без шапки, так странно похожий и непохожий на Петрова с записной книжкой.
Дальше все произошло с неимоверной быстротой. — Растрепанный смешным прыжком бросился к мнимому Петрову, схватил его за бородку; и тот, без бороды совсем другой, чужой, вовсе непохожий на Петрова — ответил быстрым ударом ноги в серое пальто. Одно движение, документы зажаты в руке, звон стекла — прыжок вниз.
Одновременно ворчание отъезжающего автомобиля. Выстрел. Крик. Комендант, председатель, Кривцов и комичный, растерзанный Петров — к окну… Автомобиль немного отодвинулся в сторону, и на мостовой ничком, потерявший парик и жизнь сам БН. 37…
«Ну так. Такие истории бывали. Но вот, как вам удалось вырваться оттуда, тов. Петров?».
«Я сам с трудом понимаю. Помог случай. Когда этот ушел, остался маленький. Сидит, бруском кинжал точит. Мурлычет что-то… Не уйдешь! Что делать! Вдруг под окном женский голос — по-тюркски. Очень быстро. Многого не разобрал. Куда-то зовет, уговаривает, умоляет идти. Куда и зачем, не понял. Он: — «Нельзя, нет, не могу!». — Говорили долго, наконец вскочил. Мне: — «Только двинься, — конец». Бросил кинжал на стол. Ушли оба. Прежде всего надо тряпку изо рта. Я уже приметил отогнувшийся железный лист у печки. Острый конец так и торчит. Судорожным усилием — вниз с кровати. Докатился до листа. Зацепил тряпку — раньше, правда, всю рожу себе изрезал, — вытащил. Ну, а со свободными зубами, оказывается, все равно, что с третьей рукой. Подполз к столу, уронил стол. Тяжелый кинжал вонзился острием в пол. Я еще плечом нажал — сейчас сам не верю! И перерезал об него путы на руках. И к счастью, под окном близко крыша сарая. Оделся во что нашлось и больше всего боялся, что за сумасшедшего примут. Бросился к первому же милиционеру. Говорю: «Меня шпионы раздели, — вези в ГПУ». Он, кажется, ошалел от моего вида и прямо на извозчике доставил сюда. Не знаю, за кого меня принял тов. комендант. Да и немудрено…»
Побледнел и пошатнулся. «Ах… устал все же здорово. Если есть где, заснул бы с часок… А вы делом займитесь, оно важнее моих приключений».
«Ну, выспались? Отдохнули? Что ж, давайте теперь, товарищ настоящий Петров, поломаем коллективно головы над этим шифром. Вы не помните, о чем вас особенно расспрашивал тов. Борис?»
«Постойте… Помню… он спрашивал, не заметил ли я, какие книжки остались в той комнате, где я нашел чемоданчик. Я ответил, что очень хорошо заметил. Только одна книга — полное собрание сочинений Пушкина в одном томе. Затем он спросил, не видал ли я там каких-нибудь пометок, но я книги не читал».