Запах медовых трав
Шрифт:
прочел вдруг нараспев дядя Золотая рыбка стихи Нгуен Зу [9] , следом за ним стихи подхватила тетя Ношу-уголь-на-голове. Кончил свою песню дядя Лакированная кисть — настала очередь петь тете Делаю-прическу. Когда же запели Дат и Гао вместе, все сразу примолкли, а дядюшка Клетки-для-птиц взялся за свою двухструнную
9
Нгуен Зу (1765—1820) — известный вьетнамский поэт.
— О господа, за песни наши от щедрот ваших пожалуйте денежку бродячим актерам!
Но хотя никто денежку не пожаловал, Гао запела опять:
Тихо и ясно, тихо и ясно луна в полнолунье сияет. От ночи к утру молчаливый месяц угрюмо бамбук освещает…Песня была задушевная, ласковая, а голос певицы, нежный и теплый, будто уносил слушателей в какой-то далекий, призрачный мир. Наверняка эти ребята ходили когда-то по деревням с какой-нибудь труппой тео, иначе они не смогли бы спеть так слаженно…
Как только Гао замолчала, тетя Делаю-прическу первая взяла мешок — «слоновую кишку», которую она накануне купила у девочки, положила в него монетку и протянула ребятам:
— Жалую вам денежку и мешок!
— Ну-ка, пропустите меня, — послышался голос. Это дядя Кому-паром-на-Уонгби, ковыляя на своей деревяшке, подошел и бросил маленьким актерам су. И зазвенели монеты.
— Держите мой нон и собирайте монеты в него, — тетя Ношу-уголь-на-голове протянула свою шляпу, бросив туда немного мелочи. Тотчас же со всех сторон в шляпу полетели мелкие монетки и даже хао. Ребятам тут же возвратили купленные у них накануне теплую рубашку и кошелек.
Радуясь за них, Чать забыл о своей мечте — купить лотерейный билет. В эту ночь он спал сладко-сладко.
С некоторых пор жители Хайфона стали встречать на улицах бродячую труппу маленьких актеров, которые давали представления прямо на тротуаре. Поскольку их выслеживала полиция, ребята высылали какого-нибудь мальчишку, чтобы он зорко следил за улицей и в случае опасности подал условный знак. На представления собирались кули, рабочие и другая публика, вроде той, что обитала в доме трактирщика Нёна. Бродячую труппу возглавлял Тить. Ему отлично удавались роли стариков, и его, несмотря на юный возраст, стали величать почтенным Титем. Каждый вечер артисты возвращались на ночлег в тот же самый дом Нёна без электричества. Теперь они сшили себе обновы, хотя и простые, темного цвета. И только маленькая Ла получила красивое яркое платье.
Безработных в городе становилось все больше, почти в каждой семье кто-то оставался без работы. Торговля шла вяло, разносчики, сидевшие на улицах со своими корзинками, едва сводили концы с концами. Плохо пошли дела и у маленьких актеров. Они обшаривали весь город, но их представления не давали сборов.
Сегодня вечером они превратили в подмостки тротуар, освещенный электрическим фонарем, под листвою раскидистого дерева, что росло прямо напротив дома почтенного Нёна. Опять раздалось мелодичное пение юной Гао, опять засмеялись зрители, как только перед ними появился Тить. А партия барабана, которую исполнял Дат, звучала не хуже, чем в прославленных театрах. Сосед по ночлежке подарил ему превосходные барабанные палочки.
Гао, исполнявшая роль послушницы Кинь [10] , пела грустную арию, а глаза ее неотрывно следили за маленькой Ла, которая обходила зрителей со шляпой в руке. «Кто мы, актеры или нищие, — не поймешь», — мелькнуло у нее в голове. И от этой горькой мысли девочке захотелось плакать. И слезы полились у нее из глаз. Зрители замерли, слышен был лишь шорох колес пробегавшего мимо рикши. Хотя пьеса и захватила зрителей, но в шляпе из пальмовых листьев позвякивало всего каких-нибудь пятнадцать монет. Ребятам было совсем не весело. Но сколь ни малы сборы, а пьесу надо играть до конца.
10
Кинь — главная роль в популярном спектакле тео «Куан Ам Тхи Кинь».
Когда дошли до прощального номера «для увеселения публики», Дат поднялся, а проворная Ла села за барабан. Тить и Дат исполняли шуточную сценку. Дат загадал загадку:
— Точка, запятая! Уфф-уфф! Зернышки риса, где вы, где вы?
Приставив палец ко лбу, Тить изобразил глубокую задумчивость.
— А-а, это крестьянин! — протянул он. — Работает в поле, отдыха не знает, иначе — беда! А соберет урожай, налог заплатит, и опять у него в закромах ни зерна. Словом, загадка эта про тех, кто трудится.
Потом Дат решил посмеяться над тэями [11] и загадал еще одну загадку:
— Бах-шарах! Турум-бам-бам! Пиф-паф! Ух-ах!
— А-а, — обрадованно закричал Тить, — это тоже про тех, кто трудится!
— Ха-ха! Попал, да не туда! — отвечал Дат и с таинственным видом повторил: «Бах-шарах…» Публика весело захлопала. Все поняли, что речь идет о тэях.
Среди зрителей оказался дядя Тяни-тележку. Когда представление кончилось, он вслед за маленькими актерами вошел в дом почтенного Нёна и там угостил ребят рыбой и вином.
11
Тэй («западный») — так вьетнамцы называли французских колонизаторов.
Было душно, хотя на дворе уже стояла осень. Чать взялся за опахало. Он успел полюбить маленьких актеров. Их ремесло не очень-то хорошо кормит. Чать усердно махал опахалом. Скоро он разлучится с ними. Пусть хоть сейчас им будет приятно и прохладно. А дядя Тяни-тележку — человек щедрой души: размахнулся с угощением на целых сорок два су! Вот что значит настоящий хайфонец!
Компания пила, ела, смеялась, пела песни. Они угостили вином и Чатя: оно оказалось таким горьким! Мальчик с трудом заставил себя сделать глоток. Но шаловливая Гао вылила ему в рот всю чарку — бедняга чуть не захлебнулся.
Когда Чать улегся спать, в ушах у него все еще звенели грустные мелодии тео.
Поздний вечер. И на Железном рынке, что возле пристани, и на причаленных к берегу джонках все еще кипит жизнь.
С парохода «Ле Хоа» огромными корзинами выгружают съедобных моллюсков и крабов: рано утром, едва пропели петухи, где-то уже пробудились от сна люди и отправились на добычу, теперь эта добыча станет товаром. На рынке вдоль стены под легкими навесами прилепились харчевни и закусочные. Горят электрические и керосиновые лампы, отбрасывая желтые полосы света. Шагают прохожие, из харчевен доносятся смех и голоса. Разделанные собачьи тушки, подвешенные повыше, оскалясь, невидящими глазами смотрят на эту картину. Слышатся возгласы посетителей: