Запах медовых трав
Шрифт:
Едва сыщики убрались восвояси, как ребята уселись за стол, чтобы поужинать. Тут появился, опираясь на свою палку и стуча деревянной ногой, дядя Кому-паром-на-Уонгби.
— В покое теперь вас, ребята, не оставят, — чуть слышно проговорил он и указал на караван барж, остановившихся неподалеку у пристани. — Я знаком с одним подрядчиком, он отправляется на угольной барже в Намдинь и везет большую партию рабочих-кули. Вон эти баржи. Стоит вам только оказаться на барже, и вы станете такими же черными, как эти кули. Не мешкайте, ребята… Пять барж, набитых рабочими…
Чать собрался было юркнуть вслед за маленькими актерами, но дядя Кому-мясной-похлебки остановил его. Чатя с детства приводил в трепет зычный голос разносчика. И теперь Чать не посмел перечить ему.
На следующий
Чать схватил деньги и кинулся на Среднюю улицу, к мастерской, где чинили и давали напрокат велосипеды. Но тут случилось непредвиденное: хозяин потребовал под залог отцовское удостоверение. Чать бросился обратно, к дому почтенного Нёна. Хорошо, что на пути ему попался дядюшка Клетка-для-птиц, который тащил на коромысле невиданное количество этих самых клеток. Чать рассказал ему обо всем, и дядюшка, чтобы выручить мальчика, дал ему свое удостоверение.
Чать прыгнул на сиденье большого велосипеда и помчался в сторону переправы Бинь. Паром перевез его на другой берег, и, подгоняемый ветром в спину, он единым духом докатил до Лесной переправы. Когда он увидел караван барж, которые медленно тянул по светлым волнам маленький буксирчик, мальчик был просто вне себя от радости. Он хотел было нанять лодку и догнать баржи, но у берега стояли только тяжелые лодки, груженные камнем. Мальчик, держа велосипед за руль, долго вглядывался вдаль. Буксир и баржи шли вперед, к устью реки, их силуэты постепенно растворялись в пелене дождя и тумана.
Перевод Н. Никулина.
Ву Тхи Тхыонг
СЛУЧИЛОСЬ НЕИЗБЕЖНОЕ
Склонившись над столом, Ман с серьезным видом аккуратно линовал бумагу. Проведя последнюю черту — она получилась такой же ровной, как и остальные, — Ман бросил линейку на стол и весело окликнул жену:
— Ну вот, все в порядке!
Муй выкладывала на тарелку баклажаны. Она обрадованно посмотрела на мужа и похвалила:
— Ой, неужели закончил? Так быстро!
— Разве это быстро? Ну что ты такое говоришь… Хотя ты бы наверняка провозилась весь день. Да и целого дня, пожалуй, не хватило бы. Это уж точно…
Наполнив чашку баклажанами, Муй поставила ее на поднос. Завтрак был готов. Все приготовлено аккуратно, все как полагается.
— А ты полоскал рот? Умылся? Давай-ка живей да садись завтракать.
Ман нехотя вытащил из-под кровати эмалированный таз. Он добродушно проворчал:
— Интересно, когда я мог успеть… Послушай, после завтрака ты куда-нибудь собираешься? А то я покажу тебе, как это делается. Лучше моего способа и не придумаешь, у любого в два счета получится.
Муй виновато посмотрела на мужа и неуверенно сказала:
— Хорошо бы… Но… с утра мне нужно забежать на насосную станцию, а оттуда рукой подать до печи для обжига кирпича. Может быть, потом…
Муй была среди тех женщин, которые выдвинулись, когда началось движение «Выполним три обязательства» [14] . Сразу после избрания в партийный комитет Муй назначили председателем кооператива Вьет-тханг вместо прежнего председателя, который месяц назад ушел в армию.
14
Движение вызвано уходом мужчин в армию. Женщины брали на себя обязательство заменить их на производстве, в воспитании детей и с честью выполнить свой общественный и производственный долг.
Узнав об этом, Ман искренне обрадовался за жену. Так же радовался он и тогда, когда жену приняли в партию. Но поскольку она продвигалась слишком быстро, Ман столь же радовался, сколь и волновался за нее. Даже у себя на работе Ман не знал покоя. Время от времени он отрывался от дел и, устало потягиваясь, загибал пальцы, взвешивая все «за» и «против» и бормоча себе под нос: «Если подходить объективно, то получается вот что: во-первых, Муй отличается исключительным трудолюбием, прямо из кожи лезет вон, каждый год ходит в передовиках труда; во-вторых, у нас нет детей, а бабушка еще очень крепкая, все хозяйство фактически на ней держится, вот у жены и развязаны руки, и на первом месте у нее работа; в-третьих, не каждый отличается такой честностью, к ней не подступишься со всякими там взятками… Случись что-нибудь в этом роде — не надейтесь ее разжалобить… Кажется, чего же еще желать? Ну, допустим, с этими тремя пунктами все в порядке… А недостатки какие? Во-первых, она медлительна, не говоря уже о том, что малоинициативна… Если бы она была рядовым работником, это бы еще куда ни шло, но для руководителя… прямо беда… Во-вторых, теоретическая подготовка у нее хромает. Правда, после вступления в партию она занималась на курсах… Если ты кадровый работник, не думай, что вполне достаточно одного добросовестного отношения к делу. Не умеешь говорить убедительно — тут же вызовешь насмешки, они так и приклеятся к тебе… За примером далеко ходить не надо… взять хотя бы беднягу Вана — и в партию вступил раньше других, а толку что? В теории слабо разбирается, вот и топчется всю жизнь на одном месте, дальше бригадира не пошел! В-третьих, опыта у нее маловато, совсем еще зеленая. Всего год с небольшим была ответственной за работу среди женщин общины и вдруг, пожалуйста, — председатель большого кооператива! Административная работа, руководство большим хозяйством — дело нешуточное! Ох, как нелегко справиться с этим! Ведь не поможешь — пропадет! Не потянет…»
Раньше, бывало, Ман по воскресеньям не занимался никакими делами, отдыхал, иногда захаживал к друзьям — поговорить о международных событиях, о положении на Юге. Или возился в огороде. Однажды он соорудил перед домом очень красивую жардиньерку, чтобы подвязывать побеги люффы. Очень полезное дело сделал: и дворик украсил, и люффой обеспечил семью на лето… Но больше всего ему нравилось в погожие дни бродить с ружьишком по полям, охотиться на дичь. К полудню он возвращался домой с целой связкой: приносил и серо-желтых степных куропаток, и ржаво-бурых горлинок, и пепельно-серых горлинок с ожерельем из разноцветных перьев, и птиц с блестящим черным оперением и длинным хвостом, похожим на лопаточку для извести, употребляемой при приготовлении бетеля… Перышки птиц были выпачканы кровью, а головки безжизненно свешивались вниз. За Маном обычно бежала целая толпа ребятишек. Мальчишки постарше и посмелее оттесняли остальных, восторженно разглядывая ружье, просили:
— Дядя Ман! Дайте выстрелить хоть разок… Только разок! Мы в следующее воскресенье покажем вам на том берегу реки такое место… Горлинок там видимо-невидимо… Правда… Ну дайте разок попробовать, дядя Ман!
А теперь Ман вынужден был отказаться от этих маленьких радостей. По правде говоря, в военное время не до них… Но дело было даже не в этом: попросту Ман очень тревожился за жену. Теперь Ман каждый вечер спешил домой, чтобы расспросить ее о делах, узнать, не случилось ли чего-нибудь, помочь, если нужно. Он по-настоящему переживал за нее… Ман был похож на строгого родителя, который, вернувшись домой после долгого отсутствия, первым делом велит детям показать школьные тетради…
Накануне вечером он задержался в уездном центре. Ему порядком надоела затянувшаяся дискуссия, и он почувствовал большое облегчение, когда смог наконец сесть на велосипед и отправиться домой. Ночи стояли безлунные, к тому же недавно прошел ливень, и лужи на дороге еще не успели просохнуть. Время от времени приходилось слезать с велосипеда и обходить их, поэтому Ман вернулся домой только часам к двум ночи. В такое время деревенская дорога безлюдна: пока добирался до дому, он видел лишь одного человека, который что-то делал на залитом водой рисовом поле — видно, ставил вершу. Но когда Ман свернул к своему дому, он уже издали заметил, что окно светится и тусклые блики падают на изгородь перед домом… Нетрудно было догадаться, что это Муй «сражается» со счетами или с каким-нибудь отчетом. Мана охватило острое чувство жалости. «Черт возьми! С пятью классами далеко не уедешь, слабовато у нее со знаниями…»