Запах медовых трав
Шрифт:
Почти вся молодежная ячейка, не сговариваясь, собралась в доме у Тан А Шана. Тан А Шан энергично тряхнул головой.
— Если наши бригадиры не хотят распределять работу, то мы сами выйдем на жатву и тем самым подадим пример остальным!
И, захватив серп, он повел молодежь в поле. На дороге у входа в деревню было шумно, надрывался рожок, пели дан и флейта, заглушая жалобное хрюканье связанной свиньи.
Перед самым большим домом собрались старики, они громко пели, окружив того, кто нес статую Бана к месту омовения, — там уже стоял наготове большой чан. Сюда сбежалась и детвора,
Шаман За Нинь начал церемонию жертвоприношения. Ноздри его мясистого, приплюснутого носа раздувались, губы словно что-то жевали, редкая жесткая рыжеватая бороденка дергалась, и круглая, словно у тигра, голова на короткой шее покачивалась в такт танцу.
Завидев парней с серпами и косами, За Нинь прервал свое занятие, подскочил к Тан А Шану и, тыча пальцем прямо ему в лицо, злобно закричал:
— Эй вы, шалопаи! Вы что же хотите на все село беду накликать?
Тан А Шан замер на месте, словно ударился о невидимую преграду, и в ту же минуту услышал знакомый голосок:
— Шан, Шан!
Тан А Шан повернулся и увидел Тана, братишку Те, тот стоял в толпе мальчишек и смотрел на него, широко раскрыв свои круглые, как у птенца, глазенки.
Тан без устали носился из Фиена в Миет, словно бельчонок, который скачет с ветки на ветку. С тех пор, как он узнал Тан А Шана, редкий день проходил без того, чтобы он не побывал в Миете.
— Ой, этот шаман такой злющий, ну прямо старый кот! Он не пускал Тан А Шана убирать урожай, — затараторил он, как только вбежал в дом.
— И что же? Тан А Шан все же пошел на жатву? — взволнованно спросила Те.
— Откуда я знаю, я видел только, как он вместе с остальными парнями свернул к дому собраний…
Те тяжело вздохнула. Братишка взглянул на нее и простодушно спросил:
— Ты очень беспокоишься за них, сестричка?
Те улыбнулась и ласково провела рукой по его вихрам. Конечно же, беспокоится. Ведь с недавнего времени село Миет стало таким дорогим ее сердцу! Шла ли она в поле или к реке за водой — глаза ее всегда сами собой устремлялись туда, где лежало соседнее село.
— Очень я боюсь за них. Это село самое отсталое у нас в волости. Если не подтянутся, всех за собой потащат.
Биен не раз говорил дочери:
— Парни из Миета почти все уже прошли обряд посвящения в юноши. Обычай требует после этого оставаться дома, слушаться родителей, жениться, заводить детей. А скоро набор в армию, родина зовет своих сыновей, но как знать, решится ли кто-нибудь из этих парней нарушить обычай…
Тревога отца передалась Те. Она прекрасно понимала, что с детства искалечены души девушек и парней зао и тяжело им сбросить мучительное бремя древних обычаев. Паутина всегда оплетает самые темные углы, и в отсталых деревнях предрассудки живучи как нигде. У них, в Фиене, раньше тоже так было. Девушки должны были заниматься вышиванием. В январе, феврале и марте к ним сватались парни, и как только закончится сватовство — тут же невесты усаживаются расшивать одежду пестрыми узорами. Целый год вышивают; руки устают, глаза начинают болеть от пестроты красок — тут и индиго, и зеленый, и красный цвет… Девушки зао не знали работы в поле. А если в доме гость или просто зашел кто-то из мужчин, женщина зао не смела сесть в его присутствии, должна была стоять и ждать приказаний… Однако с этого года в селе Фиен нет-нет да и нарушит кто-нибудь нелепый обычай. То одной из первых решила заняться ирригацией, и девушки из их села быстро последовали ее примеру.
На работу они не стали надевать своих пестро расшитых платьев, и никто над ними не смеялся. Потом Те предложила взорвать скалу, чтобы проложить прямую дорогу, и оказалось, что девушки и тут ни в чем не уступят парням — такой грохот поднялся…
Стемнело. Тан забрался под полог, и оттуда почти сразу же послышалось его тихое посапывание. С реки доносилось равномерное жужжание движка. Те прилегла, однако ей не спалось, мысли то и дело возвращались к тому, что произошло в Миете…
Вдруг за оградой, а потом и возле плетеной двери замелькал огонь факела и раздались чьи-то громкие торопливые шаги.
— Открывайте! Открывайте! — крикнул ломающийся юношеский голос.
Плетеная дверь быстро распахнулась. Парень в серой головной повязке бросил факел на землю у самого порога и вошел в дом. Он тяжело дышал и казался очень взволнованным.
— Где товарищ секретарь?
— Что случилось? — спросила Те.
— Где товарищ секретарь?
— Отец на собрании.
Парень сердито сдернул с головы повязку, вытер усталое потное лицо и пробурчал:
— Безобразничают, забыли, что прошли старые времена!
— Что такое? — вскочила Те.
— Наши совсем про закон забыли, связали Тан А Шана, секретаря ячейки.
Тан проснулся и, усевшись на корточки, высунулся из-под полога.
— Это шаман За Нинь сделал, да? — испуганно спросил мальчик.
Да, шаман За Нинь действительно связал Тан А Шана. Но, конечно, не своими руками. По его приказу старики из Миета схватили Тан А Шана и связали его.
Когда Тан А Шан повел парней в поле, шаман преградил им путь, и парни повернули к дому собраний. Словно все силы, что так долго таились в душе, внезапно вырвались наружу.
Если уж парни из села Миет решились гнать зверя, то ни глухой лес, ни глубокие ручьи не заставят их отступить. Стрела легла на тетиву — значит, надо стрелять!
Парни незаметно выскользнули из села. Они решили сначала убрать рис на поле у ручья, и действительно, к полудню большой участок был уже сжат. Старики, занятые обрядом омовения статуи Бана, ни о чем не догадывались. Но вездесущие мальчишки пронюхали обо всем и прибежали в село, крича:
— Тан А Шан не боится шамана, не думайте! Молодцы наши парни!
Услышав эту новость, шаман скривился так, будто проглотил целый стручок горького перца. Он упал на землю и забился.
— О почтенные, эти шалапуты разгневают злого демона, навлекут несчастье на все наше село. Со времен сотворения мира не было такого смутьяна, как этот Тан А Шан…
Тут-то и вспыхнул огонь в груди у старцев. Старики бросились на поле.
Парни увлеченно жали рис и спохватились только тогда, когда старики уже схватили Тан А Шана. Но он не хотел затевать скандала.