Запах полыни. Повести, рассказы
Шрифт:
— Ты стала прямо красавицей, ишь как повзрослела.
Но девушка молчала, сидела отвернувшись. Он смотрел на ее заалевшую смуглую шею, на маленькие уши, на толстые косы, уложенные на затылке. «И шея что надо: как говорят, лебединая», — подумал он тогда и опять попробовал ее расшевелить.
— И кавалер у тебя небось есть? Какой-нибудь бравый джигит, а?
Девушка молчала и краснела; он подивился тому, как можно все время краснеть.
— Что же ты молчишь? Или потеряла язык? — добавил он, еще больше веселея.
Девушка поежилась и ничего не сказала.
—
Он включил мотор и повел машину, но километра через два снова ее остановил посреди гладкой, как ладонь, дороги.
— Перегрелся мотор, — пояснил он, оглядываясь.
По сторонам, вдоль дороги, росла высокая по пояс, полынь. Она стояла густым седоватым лесом, собравшая всю летнюю пыль. И воздух был крепко пропитан запахом полыни и пыли.
Девушка наконец повернула голову, взглянула вопросительно, как бы спрашивая: долго ли будем еще стоять. А он ухмыльнулся и взял ее за руку. Девушка задрожала, начала искать свободной рукой дверцу кабины.
— Не бойся, я шучу, — сказал он, продолжая тянуть ее за руку. Девушка в отчаянии забила руками, точно гибнущая птица крыльями, хлестнула его по лицу и беззвучно заплакала.
Вид у нее был такой несчастный, что он мигом отрезвел, пришел в себя.
— Извини… Ну, извини… извини, понимаешь? — забормотал он.
Она не верила ему; он никогда не забудет ее глаза в те злочастные минуты — столько в них появилось отчаяния.
Оставшуюся часть пути они ехали молча. Когда въехали в аул, девушка попросила остановить машину и, едва он помог ей открыть дверцу кабины, выскочила из кабины, точно зайчонок, который вдруг почуял возможность спастись.
А он сидел в машине и сквозь ветровое стекло смотрел ей вслед, чувствуя себя бесконечно виноватым. Тогда-то можно сказать, он и влюбился в Тану…
Жена шевельнулась. Узак услышал ее голос:
— А ты не спишь…
— Да вот вспомнил кое-что… Как мы с тобой ехали со станции. Помнишь, в первый раз?
Тана сонно засмеялась.
— Ох, и напугал ты тогда! Негодный!
Будто сердясь, она слегка толкнула его локтем.
— Так можно и легкие отбить, — пошутил Узак и сказал серьезно. — А ты знаешь, напугать-то напугал, а плохо все равно бы не сделал. Потом и покаялся даже. — И, помолчав, добавил: — Представляю, как ты ненавидела меня тогда.
— За что?
— Господи, остановил машину в степи, когда вокруг никого, и начал приставать… Какой девушке понравится этакий джигит?
— А мне ты всегда нравился. Испугаться-то испугалась, а ненависти не было. Не знаю почему, а не было.
— А если бы я все же….что тогда?
— Наверное, все-таки верила, что ты так не сделаешь. Может, где-то в самой глубине души верила… Иначе бы не ждала тебя, а села в автобус. И все было бы хорошо, не выпей ты вина. Это все от него!
— Погоди, погоди, — удивился Узак. — Выходит, ты ждала меня нарочно? Выходит, только меня? Меня именно?
— Ну да. Давно приметила тебя. С тех пор как ты однажды вошел в столовую… весь такой… в мазуте, что ли. Не знаю, но чем-то ты мне понравился… И если бы не понравился, потом не вышла бы за тебя, — сказала Тана смущенно.
А Узаку только сейчас пришло в голову, что и в самом деле, несмотря на тот случай, Тана слишком быстро согласилась стать его женой…
В тот же вечер он встретил ее в клубе. Уже с порога он увидел ее беленькое платьице. То ли аульные парни еще не приметили ее, то ли пока стеснялись, только она танцевала с девушками. Но все равно лицо у нее было счастливое: видать, и музыка и сам танец доставляли ей радость. И только когда ее глаза встречались с его упорным взглядом, в них появлялся испуг.
А ему хотелось непременно загладить свою вину, покаяться еще разок, чтобы она поняла, что перед ней вполне порядочный парень. Он дважды пытался подойти к Тане, она каждый раз пряталась от него в толпе танцующих. А потом и вовсе незаметно ускользнула из клуба.
Назавтра он снова заехал на ток, нагрузил машину зерном и отправился на станцию. У выезда из аула стояла знакомая фигурка в белом. Он поспешно затормозил, машина остановилась перед Таной, точно наткнулась на невидимую стенку.
— Возвращаемся домой? Садись, подвезу, — предложил он с деланной лихостью, будто ничего не произошло.
Тана демонстративно отвернулась.
— Прости за вчерашнее. Неужели не можешь простить? — спросил он кротко.
Тана не отвечала. Из степи набежал неожиданный вихрь, набросился на ее платье. Девушка придерживала подол и молчала. А он ждал. Сколько уж прошло времени, он не заметил. Потом подъехала еще одна колхозная машина с зерном, и Тана села в эту машину.
Всю дорогу Узак возмущался, приговаривая: «Посмотрите на эту принцессу, воображает из себя черт знает кого! Сколько еще перед ней извиняться?! Но с меня хватит», — и гнал машину, почти не разбирая дороги, залезал колесом в арыки, бросал машину в дорожные ямы.
Но когда перед шлагбаумом передняя машина свернула к обочине и остановилась, остановил и он свою.
Тана вышла из кабины, он не выдержал, высунулся и крикнул:
— Послушай, ты все еще обижаешься?
Девушка обернулась, помахала ладошкой: нет, мол, не обижаюсь! — и побежала в сторону столовой.
Прошло несколько дней, он приехал на станцию, и тут захандрила машина: потекло масло и набралась еще куча напастей. Он провозился целый день и, подлатав кое-как, усталый и голодный забрел в столовую. У дверей он едва не сбил с ног Тану, несущую стопку грязной посуды.
— Извините! — сказал он в отчаянии.
Впервые девушка взглянула ему в лицо и весело засмеялась. Поставила посуду на свободный стол и убежала на кухню, зажимая рот ладошкой. Потом он сел, а она занималась своим делом, но стоило встретиться глазами, как ее тут же разбирал смех. Когда она проходила поблизости, он спросил обиженно:
— Что смеешься?
— Да вспомнила «Смерть чиновника».
— Чехова, что ли? — осторожно осведомился он, не представляя, к чему она клонит.
— Ага, — улыбнулась девушка. — Он так же все извинялся, этот чиновник, как вы. Я вот смеюсь, а вы приедете домой и сляжете…