Запах «Шипра». Сочинский вариант
Шрифт:
Мария Семеновна вскоре ушла.
Нет, мне не было скучно во время ее разговора, когда она подводила какие-то итоги прожитой жизни. Запомнились ее «пепелища» — одно есть и у меня. Запомнился ее второй Муж — непорядочный, но два раза в день бреется. По-английски…
10
На склад мне позвонил Колесов.
Мы с бухгалтером сидели в «конторе» и занимались своими делами. Риты Петровны не было, на ее месте расположилась Маша и развлекала нас воспоминаниями о своей жизни в родном Чугунаше. Голос у нее был звонкий, и не слушать ее было нельзя, а заметить ей, что она мешает работать, у нас не хватало характера — все равно, как обидеть ребенка.
Бухгалтер усиленно дымила «Шипкой», я старалась слушать вполуха.
— Я Димке говорю: «Отстань», а он, ну, никак. Все притесняется и притесняется. А руками туда-сюда, туда-сюда! Я говорю: «Димка, руку убери — вдарю!», а он все лезет и лезет, да ка-ак…
Волнующую историю дослушать не удалось, возле Маши зазвонил телефон. Она испуганно ойкнула, потом обеими руками осторожно сняла трубку, приложила к уху и закричала что есть мочи:
— Я слушаю!… Да, да, склад это, склад… ково, ково? Здесь она, здесь.
Она глядела на меня, и я взяла у нее трубку.
Колесов поинтересовался, с кем это он сейчас разговаривал.
— Это наша Маша, — объяснила я. — Нет, она очень милая девушка. Если вы к нам придете, я вас обязательно с ней познакомлю.
Маша прыснула, прикрывшись ладонью, и выскочила в коридор. Следом за ней со стола полетели бумаги. Я подняла их, продолжая слушать Колесова. Он сообщил, что у Аллаховой сегодня день рождения и меня тоже будут ждать. Сказал адрес и повесил трубку.
Аллахова приглашает меня на день рождения!
Счастливые случаи продолжают сыпаться на меня. Я мысленно плюнула трижды через левое плечо — не сглазить бы!
Значит, нужен подарок!
Букет махровых гладиолусов обошелся мне в пять рублей. Цветы были великолепные, и дома Петр Иваныч сразу спросил:
— Сколько отдали за цветы?
Я возмутилась:
— Почему вы думаете, что я их купила? Вы уверены, что никто мне не может их подарить?
— Из ваших знакомых — никто. Такой букет мог бы подарить вам только я.
— Или Максим.
— Согласен, или Максим. Но его сейчас в городе нет. А все ваши знакомые, в лучшем случае, могли бы потратиться на пол-литра, а не на такой роскошный букет. И купили его, конечно, не для себя. У кого-то день рождения?
— Ох, Петр Иваныч! Все-то вы угадываете. Как волшебник…
— Милая Евгения Сергеевна. Я не угадываю. Я старый и мудрый, я давно все знаю, к сожалению.
Я достала из шкафа брючный костюм и единственное приличное платье, купленное мною специально для «представительства» — оно было ярко-красного цвета, как светофор, и если я его надевала, то не заметить меня было невозможно.
Я не знала, как мне одеться. Не знала, кто будет у Аллаховой, какой характер примет торжество, придется мне завоевывать чьи-то симпатии или, наоборот, защищаться от проявления чужих. Судя по всему, на меня имеет виды Колесов. Как я должна повести себя?…
В дверь постучал Петр Иваныч.
— Уже собираетесь?
— Тащите шахматы, Петр Иваныч, часок у меня еще есть.
Петр Иваныч привычно начал расставлять черные фигуры. «Как-никак, а вы все же женщина!» — объяснил он мне свою уступку. «Спасибо, вы очень тонко это подметили», — поблагодарила я.
Я с первых же ходов увлеклась атакой, но мои фигуры стояли неудачно, и пришлось перейти к защите. Подумав немного, я молча начала расставлять новую партию.
— Не любите вы защищаться, — проворчал Петр Иваныч.
— Не люблю.
— В жизни часто приходится это делать.
— По возможности нужно защиту заменять нападением.
Вторая партия протекала с переменным успехом. Мне даже удалось создать серьезные угрозы на королевском фланге противника, но тут я зевнула «качество».
— Грабитель вы!
— «Приличий тут уж нет!» — процитировал Петр Иваныч. — Шахматы — самая жестокая игра. Милосердие здесь исключается самой логикой борьбы.
Мне пришлось сдать и эту партию.
— Ладно, — сказала я. — Может, мне в любви повезет.
Петр Иваныч сердито посопел своей трубкой и принялся искать по карманам спички.
— Опять напьетесь?
— Бог с вами, когда это я напивалась?
— Самое отвратительное зрелище, — бурчал Петр Иваныч, — это пьяная женщина, потерявшая чувство собственного достоинства.
— Я не буду терять собственного достоинства, Петр Иваныч, не ворчите на меня. Лучше посоветуйте, что надеть. Вот этот «светофор» или брюки?
— Конечно, брюки…
— Вы считаете, что мне они более к лицу?
— Я не знаю, что вам более к лицу, как вы изящно выразились, я только считаю, если вы свалитесь под стол, то в брюках будете выглядеть все же более прилично.
— Никогда не падала под стол. И вообще, обещаю, что буду вести себя прилично… насколько позволят обстоятельства. Послушаю вас и надену брюки…
Переодевшись, я показалась Петру Иванычу. Он глубокомысленно оглядел меня:
— Знаете, я предпочел бы все же платье, если бы только вам не пришлось падать под стол.
Он ушел, прихрамывая, окутанный дымом.
Пока я завертывала гладиолусы в целлофан, он вернулся.
В руках его был стакан, наполненный какой-то маслянистой на вид жидкостью.
— Вот выпейте.
— Что это?
— Пейте, пейте!
— А все-таки?
— Старинное гусарское средство, чтобы не опьянеть.