Запах «Шипра». Сочинский вариант
Шрифт:
Я замешкалась. Разговор подошел к таким вещам, о которых мне не хотелось бы упоминать, но и не говорить о них тоже было нельзя. Следователь Заплатова уловила мою заминку.
— Евгения Сергеевна, — сказала она, — мне, видимо, придется уточнить одну вещь…
Догадаться было нетрудно, и я сама пошла навстречу ей.
— Я понимаю вас. Нет, я равнодушна к Колесову. Более того, он мне неприятен. Он мой случайный знакомый, у меня нет личных причин как-то выгораживать его или защищать. Но он тоже не прикасался ни к чайнику, ни к плите. Пока я пила воду, он стоял за моей спиной.
— Вы могли его видеть?
— Нет.
— Тогда почему вы
— Потому… потому, что его руки лежали на моих плечах.
Следователь Заплатова промолчала. Конечно, все это плохо увязывалось с предыдущим заявлением, что Колесов мне неприятен, но объяснять я ничего не стала.
— Потом вместе с Колесовым мы вышли из кухни, вернулись в комнату. Бессонова спала. И тогда мы ушли… Да, перед тем, как выйти из комнаты, я приоткрыла форточку.
— Приоткрыли или прикрыли?
— Открыла. Открыла форточку настежь. Мне показалось, что в комнате душно.
— Это не мог быть запах газа?
— Нет, просто было душно. Я помню, как в форточку сразу подуло с улицы и я поправила на Бессоновой одеяло.
— Сантехник сказал, что форточка была закрыта. Он открыл ее сам, когда проветривал комнату.
— Вот как? Значит, Бессонова закрыла ее, когда вставала. Если бы форточка была открыта…
— Тогда, вероятно, Бессонову удалось бы спасти. Самое логичное — предположить, что погибла она от собственной неосторожности. Легко представить, как все произошло. Проснулась с затуманенной с похмелья головой. Налила чайник, поставила на плиту. Открыла газ и не зажгла. Прилегла в постель и уснула.
— Да, вероятно, так, — согласилась я. — Надо было мне остаться у нее ночевать. Кто мог подумать…
— Скажите, Евгения Сергеевна, вы, когда укладывали Бессонову в постель, не обратили внимания, где стояли ее туфли?
— Туфли?
— Да, ее домашние туфли.
— Не заметила.
— Они оказались возле дивана. А Бессонову нашли в постели. Естественно предположить, что она ходила по комнате босая. Так вот, ни в комнате, ни в кухне я не обнаружила на полу следов босых ног. Правда, их могли и затоптать. В квартире народа побывало достаточно: слесарь, сантехники. Трогать, правда, они ничего не трогали, оперативники за этим последили, но грязи натащили порядочно, на улице шел дождь.
— А в туалете?
Заплатова взглянула на меня с одобрением.
— Правильно, в туалете могли, бы и не затоптать. Но в туалете следов вообще не оказалось никаких. Другими словами, у нас нет доказательств, что Бессонова вставала с постели. Это и заставило меня так подробно расспрашивать вас и Колесова.
— А что сказал Колесов?
— Примерно то же, что и вы. Правда, узнав о смерти Бессоновой, он разволновался. Но на это у него могли быть личные причины. Он тоже заявил, что не прикасался ни к чайнику, ни к плите.
— Вообще-то это легко проверить, — заметила я.
Но вот тут-то за все время нашего разговора мне впервые стало не по себе. Я подумала, что если кому— нибудь понадобилось бы избавиться от Бессоновой, то лучшего способа нечего было и искать. Запасной ключ к дверям, перчатки на руках — и злое действие надежно прикрывается видимостью несчастного случая…
— Попрошу вас, — сказала следователь Заплатова, — присядьте, пожалуйста, вон за тот стол, там есть бумага. Опишите все, что мне рассказали.
Мысль о возможности преступления уже не покидала меня, мешала сосредоточиться… Не мог ли Колесов вернуться на квартиру Бессоновой? Судя по тому, как он вел себя при расставании, вряд ли такая мысль могла держаться в его голове.
А если не он, то кто?…
На столе у следователя звякнул телефон. Заплатова сняла трубку.
— Меня спрашивают?… Прохорова?… Какая Прохорова?… Соседка Бессоновой по квартире? Хорошо, пропустите ее ко мне.
Следователь Заплатова медленно опустила трубку на рычаг.
— Любопытно! — произнесла она.
Маленькая кругленькая женщина не вошла, а будто вкатилась в комнату, как на роликовых коньках. Без всякого стеснения, которое обычно испытывает любой человек, попадая в следовательский кабинет, она присела к столу, отодвинула в сторону мешавшую ей папку и удобно оперлась круглым локотком.
Говорить она начала прежде, нежели следователь Заплатова успела задать обычные вопросы.
— Валюшу нашу, значит, не оживили?… Вот горе, такая молодая, красивая — жить бы ей да жить. Говорила я своему Николаю Степанычу, закрутилась наша Валюша, ох, закрутилась. Сама в торговой сети работаю, там аккуратность требуется. А у нее все гулянки да праздники, вот и получилось. Конечно, вроде бы и несчастный случай. Сама газ открыла, сама спать легла — вроде бы все так…
Рассказчик она, судя по всему, была опытный и выбрала точное место для интригующей паузы. Следователь Заплатова тут же спросила:
— А вы думаете, что все не так?
— Что ж! — запальчиво подхватила Прохорова. — Может, и думаю. Только вы позвольте мне, я все по порядку расскажу. Если не по порядку, так я еще заговорюсь не туда.
— Пожалуйста.
Следователь Заплатова улыбнулась. Она тоже поначалу не приняла новую свидетельницу всерьез.
— В прошлый вечер, вчера, значит, мы с Николаем Степанычем ходили в кино. На последний сеанс, да еще удлиненный. Да пока в трамвае обратно ехали, до дому добрались уже в первом часу ночи. Глядим, в нашем подъезде темно. Николай Степаныч говорит: «Опять молодежь на лестнице шуры-муры разводит — свет выключили!» Пока он там выключатель щупал, я вперед пошла. По лестнице я завсегда вперед иду, на ногу шустрее, нежели он. Тут свет загорелся, я ходу прибавила и слышу, вверху, похоже на нашей площадке, дверной замок щелкнул. Тихонечко так щелкнул. А там только у Валюши такой тихий замок. У нас и у соседей Петровых замки здоровые, кассовые их зовут, и звук у них совсем другой. Я подумала, что Валюша впереди нас прошла, только чего же она по темной лестнице поднималась, свет не зажгла. Только подумала, вдруг чую — на площадке одеколоном попахивает…
Вот с этого места я уже слушала Прохорову внимательно.
— Может быть — духами? — спросила следователь Заплатова.
— Что вы, да неужели я духи от одеколона не отличу. Я же в ЦУМе, в галантерее работаю. И в парфюмерном приходилось торговать. Так что я эти запахи различаю.
— Ну тогда — конечно.
— Вот-вот, разбираюсь. Слышу — «Шипром» пахнет.
А «Шипр», если знаете, мужской одеколон. Думаю, может, Валюша не одна пришла. А с кем она еще придет? У нее жених есть, а он в командировку отбыл, это я знаю… Ну, всякое я тут подумала… Николаю Степанычу говорю: «Слышишь запах?». А он: «Это, наверное, у Петровых полы красили». Ну, никакого чутья у человека нет! Поговорили мы с ним, на том и дело закончили. А утром я к восьми на работу, бегом, опаздываю, как всегда. С работы вернулась, говорят, так вот и так. Я сразу про мужской одеколон и вспомнила. Кто же, думаю, у нас на лестнице еще был?…