Запах «Шипра». Сочинский вариант
Шрифт:
Прячущийся краб вернул мои мысли к Башкову, я подумала, что пора поинтересоваться, в какой норе он решил спрятаться.
Я вернулась домой. Поднявшаяся Ирина Васильевна уже вскипятила самовар, а сама устремилась по хозяйственным своим делам.
Я позвонила в «Бюро находок». «Ковалева нет,— ответили мне.— Что ему передать?» Я попросила, чтобы он позвонил мне, когда окажется поблизости. Я не назвала себя, ожидала, что меня спросят, но мне ответили: «Хорошо, передадим!» Сотрудники подполковника Григорьева работали четко.
Затем набрала номер квартиры Владислава Витальевича. Просто так, чтобы только услышать его, но мне опять ответил женский голос, и я положила трубку.
Чем больше я размышляла, тем меньше оставалось уверенности, что дождусь его звонка. Мне нужно было как-то ускорить события, сидеть сложа руки я уже не могла.
Я решила, что пора встретиться с его дочерью.
У меня не было к ней каких-либо вопросов, она случайно возникла в моей программе. Но повидать ее было нужно, посмотреть, что за дочь растет у такого ловкого отца. И почему отцу так не хочется,— а это я вчера ощутила,— чтобы я с ней встретилась.
Он уверенно заявил, что дочь у них не живет, понимая, что это легко проверить, поэтому, думаю, не врал.
Я направилась к киоску «Адресное бюро», сделала заявки на две фамилии — Щуркиной и Аллаховой. Я надеялась, что она еще не успела сменить одну из этих фамилий на третью.
Через несколько минут у меня был адрес студенческого общежития, где прописалась Эмилия Всеволодовна Щуркина — у нее оказалась отцовская фамилия. Любезная девушка из «Адресного бюро» узнала также и телефон общежития, и даже сама позвонила туда. Там ответили, что Эмилия Щуркина проживает в 34-й комнате, но сейчас ее там нет, она приходит после трех.
У меня появился вынужденный тайм-аут, я решила подождать звонка Ковалева дома. Взяла с полки первый попавшийся журнал и начала читать что-то без начала и с продолжением в следующем номере — мне даже показалось интересным восстановить прошедшее и догадаться о последующем… Тут звякнул телефон, кто-то осведомился об Ирине Васильевне и тут же повесил трубку, а я подумала, как он собирается разговаривать с глухой старухой, если я разбирала его слова с трудом.
Следом позвонил Ковалев.
Очень обрадовалась его звонку — хоть кто-то знакомый появился на моем тусклом горизонте,— да и у Ковалева голос был веселый.
— Полный порядок! — заверил он.— По тому адресу, какой вы сказали. Сидит и никуда не выходит. Даже заходить не пришлось, чтобы убедиться.
— Это как же?
— Повезло! У нашего краснодарского товарища квартира оказалась в доме по соседству. Из нее тот дом хорошо просматривается. Мой Кузовкин теперь его караулит.
— Один?
— На пару с краснодарским товарищем. Так что — не беспокойтесь. Теперь не упустим. Подполковник Григорьев Кузовкину командировочную выписал — тоже доволен, что нашелся наш беглец. В ножки, говорит, ей поклонитесь — это вам, значит,— что найти помогла. Просил спросить, как ваши дела?
— Пока не очень. С Щуркиным повидалась, об этом при встрече расскажу. Думаю навестить его дочь.
— Наша помощь не нужна?
— Пока нет. Вот в дальнейшем…
— Не стесняйтесь, когда нужно будет.
— Какие тут стеснения. Хотя к Щуркину присмотреться бы не мешало. Как он, кто он — может, что и узнаете.
— Ладно. Щуркиным я сам займусь.
Положив трубку, я почувствовала себя увереннее, менее одинокой, рядом, на другом конце телефонного провода, сидели мои товарищи…
Помня известную поговорку: «Если хочешь быть здоров — делай в день десять тысяч шагов!»,— я направилась к студенческому общежитию пешком.
Дежурная по общежитию, хмурая женщина гренадерского телосложения, с профессиональной подозрительностью — которой, кстати, отличаются все вахтеры — некоторое время разглядывала меня. Ее несколько успокоило то, что мне нужно видеть студентку, а не студента, но все же она хотела выяснить причины моего посещения. Зная по опыту, что для посторонних вахтер общежития и царь и бог, я смиренно ответила на все ее вопросы.
— А то, знаешь, много кого тут ходит. Вот на прошлой неделе трубу унесли.
— Трубу?
— Из красного уголка, из оркестру. На которой играют.
— Понимаю.
— Здоровущая, вот такая! А уперли, дьяволы.
— Как же ее мимо вас пронесли?
— Наверное, с этажа в окошко спустили. Кто-то мне тут зубы заговаривал, а другой трубу спущал. Вот так, организация!… Значит, ты говоришь, из Сибири самой?
— Из Новосибирска.
— От ейной матери, значит, Щуркиной.
— От нее.
— А тут к ней уже гражданин приходил.
— Какой гражданин? — встрепенулась я.
— Пожилой уже, пожилой. Солидный такой. С портфелем вот таким, здоровущим. Я хотела сюда ее позвать, а он говорит — документы ей подписать нужно, а здесь неудобно. В портфеле документы. И прошел. Недолго побыл. Из порта, говорит. Портовские у нас часто ходят, студенты там на практике работают.
Мне очень бы хотелось уточнить внешность посетителя, но вахтерша уже потеряла ко мне интерес, подошло время обеденного перерыва, уборщица принесла кастрюлю с борщом и булку хлеба. Вахтерша вытащила из стола ложку.
— Ну, иди, иди! Чего стоишь. Раз от матери, значит, иди. Третий этаж, как с лестницы направо — санузел, а там найдешь. Грамотная, поди.
Я поднялась на третий этаж. Нашла нужную дверь. Постучала легонько, потянула. Дверь была закрыта. Постучала сильнее. «Кто там? — спросили меня.— Подождите, минутку!»
Если вы работник милиции и у вас появилось основание не доверять человеку, который в данный момент разговаривает с вами из-за закрытой двери и не спешит ее открывать, хотя на это у него могут быть вполне благовидные причины,— недоверие ваше к нему не уменьшается.