Запах смерти
Шрифт:
Тогда, сжав зубами клинок сабли, чтобы обе руки были свободны, Валентина рывком распахнула люк и ракетой устремилась вверх. Но там никого не оказалось. Огромный пыльный чердак. По углам валялась полуразвалившаяся старая мебель, возвышались пирамиды опутанных паутиной сундуков. Но гул стал громким, отчетливым.
В дальнем углу фонарем сияла открытая дверь – выход на крышу.
Крадущимися шагами, стараясь, чтобы ветхие доски не скрипели под ее весом, Валентина направилась к двери. Если в доме никого нет, она должна в этом убедиться и только тогда отправиться дальше. Гул доносился именно отсюда.
Осторожно выглянув за приоткрытую дверь, Валентина на мгновение замерла, столь отвратительным, мерзким оказалось открывшееся ей зрелище…
Дверь вела на небольшую ровную площадку, огороженную с четырех сторон двускатными крышами. На площадке было устроено нечто вроде алтаря, где сейчас лежало истерзанное тело женщины – той самой, рыжеволосой. Человек пять слуг и Жаждущий стояли на коленях перед алтарем, склонившись перед чудовищем – гигантской мухой. Мухой мух с лицом Жаждущего.
Муха что-то говорила, а ее крылья, трепеща, издавали тот самый гул.
Насекомое выглядело отвратительно – увеличенное, словно под микроскопом. Матовое черное (цвет хитина спинки и брюшка), но почти человеческое лицо с подбородком, искаженным жвалами, придавало чудовищу гротескность ожившего кошмара.
Люди молились твари, а она, склонившись над жертвой, медленно поедала ее.
Жертвоприношение?
Сжав в руках саблю, Валентина решительно шагнула вперед.
Муха прервала свою монотонную речь, где слова человеческого языка смешивались с непонятным жужжанием.
– Ср-р-реди нас вр-р-раг, – громко и отчетливо произнесла муха. – Идите и убейте его.
Слуги без лиц и Жаждущий разом поднялись и медленно двинулись к Валентине. Они были безоружны, только у Жаждущего в руках блеснул металл кинжала. Увидев это, Валентина воткнула саблю в деревянный пол. Она не боялась людей. Если в этом мире ее «дар» и отказал, то многолетние тренировки не подведут.
Когда один из слуг оказался в трех шагах от нее, Валентина начала пляску смерти. Именно пляску – потому что ее плавные движения больше всего напоминали безумный танец дикаря. На нее градом посыпались удары, но ни один не достигал цели. Он или натыкался на стальной блок, или приходился в пустое место. Удары же Валентины были смертоносны. За первые десять секунд двое слуг легли мертвыми, а оставшиеся трое и Жаждущий отступили к алтарю.
– Убейте ее! Убейте! – верещала муха.
И тут Валентина поняла, что именно муха – ее цель. Нужно убить гигантское насекомое, и тогда она вырвется из мрачного мира фантазии Жаждущего. Она бросилась вперед, разметав врагов, как кегли. Против нее они оказались совершенно беспомощными, словно пятилетние дети перед старшеклассником. Несколько секунд – и все было кончено. Валентина застыла перед гигантской мухой, глядя в ее человеческие, но лишенные белков глаза. У ног женщины-воина корчились слуги и Жаждущий. Они не смогли защитить своего повелителя.
– Кто ты? – решительно спросила Валентина. Ей нужна была передышка, чтобы сообразить, как бороться с чудовищем. Она уже жалела о том, что оставила саблю у двери. Может, вернуться за ней? Но тогда придется повернуться к противнику спиной, отступить. Муха может броситься на нее, если почует слабость. И тут внезапно муха сама заговорила с ней.
– Я – Бог этого мира.
– Чудовище, которое правит здесь?
– Нет, я – Бог. Я все могу.
– Ты не можешь убить меня!
– Как и ты – меня.
– Почему?
– Потому что если ты убьешь меня, то этот мир погибнет, – муха говорила равнодушно.
– Но, может, именно этого я и добиваюсь!
Валентина шагнула вперед и замерла. Оказавшись у алтаря, она увидела еще кое-что, и это ей не понравилось. Муха нависла над телом женщины, обгладывая мясо с ее плечей и шеи. Она обвила голову жертвы своими щетинистыми лапами, которые оставляли на белой коже те самые раны-царапины…
– Прекрати!
– Что именно? – спокойно поинтересовалась муха. – Это мой мир. Ты явилась сюда и диктуешь мне, что делать? Ты должна убираться отсюда…
И тогда Валентина прыгнула.
Происшедшее запечатлелось в ее мозгу лишь отдельными фрагментами. Вот ее ноги сгибаются, подобно взводимым пружинам, потом, резко распрямившись, выталкивают тело вверх, в сторону головы чудовища. Ее обнаженное тело живой молнией летит навстречу ужасному лику. Медленно-медленно Валентина выбрасывает вперед руку с растопыренными пальцами. Лицо мухи совсем рядом. Но крылья гигантского насекомого начинают медленно двигаться в ином ритме. Муха пытается взлететь. Слишком поздно. Одна рука Валентины впивается в жесткие щетины, пальцы другой пробивают оболочку глаз, выдавливают слизь через глазницы и впиваются в мозг чудовища. Валентину обдает волна вонючей зеленой жидкости. Женщина-воин чувствует, как та стекает по ее обнаженному телу, повисшему в воздухе.
Но муха еще не мертва. Она борется. Ее жвалы впиваются в грудь Валентины, терзают нежную плоть. Надрывно гудя, словно гигантский вертолет, насекомое отрывается от крыши, приподнимая тело противника. Все выше и выше поднимается она. Валентина, крепко вцепившись в муху одной рукой, пытается протолкнуть другую через глазницу как можно глубже в череп чудовища, растерзать студенистый мозг – а тварь в агонии пытается жвалами, как консервными ножами, вскрыть грудную клетку женщины. Краем глаза Валентина видит, как соскальзывает с лапок мухи и летит вниз тело жертвы. Кровь, осколки костей и ошметья внутренности брызгами обдают оставшихся у подножия алтаря слуг.
Когда умерла муха? Валентина не заметила этого момента. Слишком сильна была боль; слишком отвратительным казался мозг мухи, ее внутричерепная жидкость, которая, вместе с зеленой слизью, стекала по израненному телу женщины-воина.
Они обе камнем рухнули на алтарь, окончательно разметав то, что некогда было болтливой сенобиткой.
После падения Валентина прожила еще несколько минут. Достаточно, чтобы увидеть, как где-то у самого горизонта разошелся серый покров облаков; увидеть, как одинокий солнечный луч, коснувшись земли, лучом прожектора пробежал по мрачным крышам дома. Но она увидела и кое-что другое. Она увидела, как лицо оставшегося в живых слуги стало ликом херувима – из тех, что украшают своды церквей; как он вместе с Жаждущим, превозмогая боль в переломанных конечностях, опустился на колени перед алтарем.