Запах страха. Коллекция ужаса
Шрифт:
Проще было разозлиться на нее, чем спорить. Наверное, ему показалось, что входная дверь не поддалась, когда он повернул ручку. Видно, она разбухла от долгой неподвижности, вот и застряла немного. Потом он снова оказался на пороге, где по-прежнему было тепло и солнечно, а машина их стояла на том самом месте, где они ее оставили. На полдороге к ней он повернулся, чтобы найти окна спальни, из которых выглядывал.
Его внимание привлекло движение на крыше. Что-то мелькнуло на коньке и скрылось из виду с другой стороны. Что-то темное
Он нашел зажигалку в углублении между сиденьями и бросился обратно в дом. Ворвавшись, он выкрикнул ее имя и услышал в ответ ее приглушенный голос.
— Елки-палки, София, зачем ты закрылась? — Он постучал, подергал ручку. — Тут заперто. Это ты заперла?
Голос ее звучал очень близко. Должно быть, София находилась за дверью, но слышно было так, будто она шептала ему прямо на ухо.
— Здесь ничего нет.
— Хорошо, оставайся на месте. Не ходи там, если ничего не видишь. — Но она именно этим и занималась, он слышал ее гулкие шаги. — Ты что, танцуешь там? — Рил. Ведьмин рил.
Где-то он читал, что лучший способ вышибить дверь — ударить прямо под замком.
— Что ты делаешь? — спросила София, когда его нога обрушилась на деревянную панель. Второй удар расщепил доску.
Дверь была старая и дешевая, не рассчитанная на то, чтобы кого-то удержать внутри. Меньше всего ему хотелось входить в эту чернильную темноту, поэтому он достал зажигалку и щелкнул один раз, второй. Бог любит троицу.
Переступив через порог, он был удивлен тем, насколько большую часть комнаты осветила зажигалка, которую он поднял над головой. Плечи его обвисли, напряжение исчезло, когда он спросил себя, что ожидал здесь увидеть. Голову отца Софии в коробке, что ли? Она была права. Комната представляла собой небольшое пустое помещение в форме ровного квадрата примерно десять на десять футов.
А потом он обратил внимание на стены. Шагнул вперед, сделал еще один шаг.
— Вставай, — сказал он. София сидела на полу, скрестив ноги. Огонек обжег палец, и Кевин потушил зажигалку.
Он надеялся, что она не увидела того, что увидел он: каждый квадратный дюйм стен был покрыт письменами или вырванными из книг страницами с приколотыми фотографиями Софии. Ему показалось, что некоторые из них висели вверх ногами или были порезаны. И снова зажигать свет, чтобы удостовериться, так ли это, ему не хотелось.
София молчала. А потом сказала:
— Здесь на полу что-то нарисовано. — В темноте ее голос звучал непривычно. Они были вместе уже несколько лет. Неужели еще остались какие-то незнакомые ему оттенки ее речи? Он сделал еще несколько шагов. Темнота как будто проглатывала его. — Посвети здесь.
Задубевшим пальцем он крутанул колесико зажигалки.
— София, — сказал он, когда вспыхнуло маленькое пламя и комната снова озарилась призрачным светом. Он присел и низко опустил зажигалку. —
Она захихикала, и этот звук тоже был неправильным.
— Ты такое значение ему придаешь. — Она сняла парик и бросила в угол. Внутри у него все сжалось, ему захотелось, чтобы она подняла его. Ему было неприятно думать, что парик будет лежать там, как какое-то мохнатое мертвое существо, и он снова потушил огонь.
— Если мы еще здесь задержимся, твоя мать начнет волноваться, — сказал он.
— Интересно, что в том шкафу? — задумчиво произнесла она.
— Голова твоего отца?
Снова замолчали.
— Это не смешно, — сказала она. — Да и потом, от нее за это время мало что осталось бы, верно?
— Прости. Я пошутил. Глупо получилось. — Он чувствовал, что рубашка липнет к взмокшей спине, а пот стекает из-под мышек по бокам, и вдруг понял, что дышит тяжело и прерывисто, как после бега. — «Когда настанет ночь».
— Что?
— «Когда настанет ночь». Еще один фильм с головой. Только что вспомнил.
— А. Никогда о таком не слышала.
— Альберт Финни с топором, отрубленная голова.
— А, — снова сказала она. — Тогда ты сжульничал, если знал, что я наверняка не угадаю.
Половицы скрипнули под ее ногами. Он заставил себя не попятиться, но, когда она прикоснулась к нему, отпрыгнул от неожиданности. Ее пальцы были холодными как лед, а ногти твердыми и острыми, Кевин почувствовал это даже сквозь рубашку.
— Тут слишком темно. Как будто свет вообще никогда сюда не заглядывал. — Он почувствовал на своей шее ее дыхание, теплое, влажное и несвежее. — Знаешь? — промолвила она, а потом прижалась к нему, и ее уста легли на его рот. Ее язык раздвинул его губы.
Он отшатнулся.
— Пора уходить.
Она издала кашель, гортанный мокрый кашель старого курильщика.
— Ты прав, — сказала она. — Все равно здесь ничего нет.
У него отлегло от сердца, когда она протиснулась мимо него и пошла в коридор. Из-за парика у нее на макушке топорщились волосы. Когда она открыла входную дверь и он увидел свет, ему стало понятно, что уже намного позже, чем ему казалось. София заметила, что в это время как-то слишком рано темнеет и трудно поверить, что осень только началась.
— София, посмотри на свои ноги! Ужас! — сказал он, заметив ее порезы. Они высохли и сморщились, как маленькие раскрытые рты. Но она уже садилась на пассажирское сиденье и, похоже, не услышала его.
С первого раза машина не завелась. Со второго тоже. И с третьего. Пот начал заливать его глаза. София сидела рядом в расслабленной позе, и холостые обороты мотора ее, как видно, не пугали.
— Нужно вызывать эвакуатор, — сказал он. — Где твой телефон?
— Он разрядился. Забыла вчера на ночь на зарядку поставить. Это не такое уж плохое место, — продолжила она. — Наверняка что-нибудь придумаем.