Запах страха. Коллекция ужаса

Матесон Ричард

Продолжая лекцию, Мельцель аккуратно положил подушку под левый локоть Автомата. Одновременно с этим он вытащил из его левой руки длинную курительную трубку и бережно опустил ее на полку под шкафчиками.

— Есть ли в зале хороший игрок в шахматы? — спросил Мельцель.

Я был готов вызваться, но господин в жилете меня опередил.

— Я мистер Кларенс Холл, владелец книжного магазина «Барк» на Грейс-стрит, — представился он. — Во всей Вирджинии меня знают как честного человека и сносного шахматиста. Быть может, я подойду? — Пока он говорил, я заметил на его цепочке для часов брелок с изображением масонского циркуля. — В иерархии

масонов существует термин, который, как я недавно услышал, стали применять к особо искусным шахматистам, — продолжил мистер Холл. — Некоторые мои противники с удовольствием называют меня гроссмейстером.

Лакей взял шахматную доску и два комплекта фигур, черный и белый. По сигналу Мельцеля доска и фигуры были установлены в должном порядке на столе, за который посадили мистера Холла. Помощник зажег свечу рядом с ним, на некотором расстоянии от Автомата.

Разумеется, при обычной игре в шахматы противники сели бы за одну доску.

Самый левый из шкафчиков под Автоматом был все еще открыт. Теперь Мельцель открыл и два других, широко распахнув их дверцы. Правая и средняя дверца вели в единое отделение. Как оказалось, в нем не было никаких механизмов, кроме двух квадрантов непонятного предназначения. Под ними находилось возвышение примерно в восемь квадратных дюймов, покрытое темной тканью. Подобное возвышение могло бы служить прекрасным сиденьем для живого человека. Объяснить его наличие в механизме я не мог.

Помощники Мельцеля снова повернули Автомат, чтобы еще раз показать зрителям заднюю часть. Все три передние дверцы были открыты. Мельцель распахнул еще одну дверцу сзади, не ту, которую открывал до этого (та оставалась запертой на ключ), и снова мы увидели механические внутренности неизвестного назначения. Повторили манипуляцию со свечой, ее огонек пронзил весь ящик, от передней стороны до задней — или наоборот, поскольку ящик был повернут к нам спиной, — и снова сияние свечи убедительно показало, что внутри сооружения нет места даже для мельчайшего из карликов.

Деревянная фигура турка размером была несколько больше человека. Мельцер приподнял халат турка, открывая нижнюю часть фигуры. На пояснице у него имелась дверца примерно в десять квадратных дюймов. Еще одну дверцу, поменьше, я заметил на левом бедре. Стало понятно, что его кушак не настоящий, потому что он охватывал не все тело Автомата, как положено этому виду одежды. Края кушака обрывались на боках фигуры, так что фальшивый пояс прикрывал только переднюю сторону туловища.

Открыв запертые на ключ дверцы в теле Автомата, профессор Мельцель позволил зрителям рассмотреть, что таится внутри. Я увидел целую систему зубцов, пружин и механизмов. Все они бездействовали.

Далее Мельцель закрыл все отверстия, и ящик вернули в прежнее положение. Безжизненные глаза турка устремились на зрителей. Один из помощников установил второй комплект фигур на доске перед Автоматом, черными фигурами к нему.

Я уже упоминал о шести свечках рядом с Автоматом. Теперь лакей зажег их. Среди этих свечей не было двух одинаковой высоты. Разница в высоте самой маленькой и самой высокой была двенадцать дюймов. Это не показалось мне существенной деталью, поскольку воск во всех свечах сгорает с разной скоростью, из-за чего они уменьшаются несимметрично. Я решил, что для экономии герр Мельцель собирает свечные огарки и снова пускает их в дело, пока не сгорит фитиль.

Изящным

жестом Мельцель вставил один из ключей в скважину на левом боку ящика, то есть по правую руку Автомата. Я услышал стрекот главной пружины, заводящейся внутри механизма.

Профессор Мельцель извлек ключ и поклонился:

— Да начнется шахматная партия!

Мистер Холл, игравший белыми, сделал первый ход. Он начал с простого пешечного дебюта. Сидел он к нам боком, поэтому все наблюдатели видели позицию как белых, так и черных. Профессор Мельцель поблагодарил его, потом подошел к ящику с Автоматом, взял соответствующую белую пешку и повторил ход Холла.

Я не видел смысла в таком дублировании. Намного проще было бы, если бы машина и ее противник играли на одной доске. Правда, усадив мистера Холла за отдельный стол, Мельцель открыл зрителям полный вид на Автомат и стоявшие перед ним фигуры. И все же, использовав зеркала во время сожжения Москвы, Мельцель уже показал свою изобретательность в том, что касалось увеличения и перемещения пламени, заставив его гореть в одной точке пространства и быть при этом видимым в совершенно другой. Разве не мог такой гений спроецировать шахматную доску перед Автоматом так, чтобы ее можно было разглядеть из любого уголка зала?

Пока я так размышлял, зрители громко вздохнули.

Автомат поднял левую руку. Верхняя конечность дернулась вперед-назад, вниз-вверх, делая резкие механические движения. Голова Автомата медленно пошевелилась, перо на тюрбане покачнулось. Глаза его, представлявшие собой причудливую пародию на человеческий орган зрения, повернулись в орбитах.

Рука Автомата подняла черную ферзевую пешку и медленно переместила ее на две клетки вперед. Потом, отпустив пешку, рука Автомата в точности повторила свое движение, но в обратном порядке, снова опустив локоть на подушку.

Мельцель огласил сделанный ход, потом подошел к доске мистера Холла и передвинул черную пешку.

Таким образом продолжалась партия, и каждый из ходов повторялся на обеих досках. В общем, то была превосходная игра. Мистер Холл действительно был великолепным шахматистом, и все же Автомат играл лучше. Довольно быстро он взял несколько белых пешек. Автомат проделывал это, опуская черную фигуру на клетку, уже занятую белой пешкой, неуклюже сбивая ее в сторону. Один из помощников снимал с доски выведенные из игры фигуры. В тех редких случаях, когда мистеру Холлу удавалось взять черную фигуру, Мельцель снимал ее двойника с доски перед Автоматом.

Пока шла игра, в зале царило гробовое молчание, нарушаемое изредка доносившимися со зрительских мест возгласами восхищения после изящно разыгранной комбинации или возгласами досады — при неудачном ходе.

Голова Автомата время от времени шевелилась, но эти движения, похоже, были случайными. Гораздо больше меня смущали механические глаза. Турок был лишь немногим больше обычного человека, но глаза его казались непропорционально огромными, превосходя человеческие, возможно, в два раза. Похоже, они были незрячими и служили исключительно для украшения, поскольку за всю игру ни разу не взглянули на доску с фигурами. Однако они двигались. Веки то закрывались, то открывались, зрачки перемещались из стороны в сторону, как будто под тяжестью вины за какие-то неведомые преступления. На одиннадцатом ходу, когда мистер Холл прибег к особенно неосторожному гамбиту, глаза Автомата буквально закатились, что вызвало смех среди зрителей.