Запахи
Шрифт:
– Это как это?
– удивился я.
– Плохие поступки существуют. Не убий, не укради, не прелюбодействуй, не чревоугодничай, не жадничай и так далее по Библии, - с ходу процитировал я несколько заповедей.
– Борьба добра и зла за душу человека.
– Шаблоны, стереотипы..., - скучающе констатировал он.
– Это вы все напридумывали и приписали Ему. Нет, конечно, вас людей понять можно, надо было как-то выживать, вот вы и придумали себе нормы морали. Поделили все на "добро" и "зло". К злу отнесли все, что мешает выживанию, а к добру все, что помогает. Теперь человечество вышло на принципиально другой виток развития, теперь перед вами не стоит задача физического выживания, сегодня надо самосовершенствоваться
– Перестать верить в Бога что ли?
– я с недоумением посмотрел на черного человека.
– Ему оттого, что вы верите или не верите не холодно, не жарко, поверьте.
– Тогда что, зачем?
– Затем, что надо менять свою жизнь и уходить от дурацких моральных правил.
– Что, плюнуть на "не укради"?
– Ну да.
Черный человек слегка посветлел, через его фигуру стало проглядывать кресло. Запах сирени усилился. Моя голова потяжелела, опять наполнившись тупым непониманием. Сознание отказывалось принимать мысль о "дурацкости" морали, по которой человечество жило не одно тысячелетие. Мой мозг закоротило.
– Простите, а Вы кто?
Не найдя решения проблемы морали, я попытался перевести разговор в более понятное для меня русло и выяснить, кто же передо мной сидит, перейти, так сказать, на личности. Его высказывания, вызывающие ступор, были настолько противоестественны, что даже фантастический облик черного человека совершенно не объяснял и не оправдывал их.
– Мои мысли как раз не противоестественны, - ответил он, помолчав.
– Вообще, Павел Петрович, можете называть меня Эмиссаром.
– Вы давным-давно ушли от естественности. Когда люди придумали понятие греха, тогда человечество отправилось скитаться по пустыне морали, уродуя себя и своих детей чувством вины за желания. Неужели вы думаете, что Он, создав человека, мог наделить вас чем-то плохим? Любое ваше желание есть желание твари Его.
– Разве желание убивать не плохое?
– я почувствовал как пот течет по спине. "Блин, куда я попал? Господи, за что мне это?" - взмолился я.
– Нет, - просто ответил мой визави.
– Что "нет"?
– спросил я, не поняв его фразы.
– Желание убивать не плохое, - терпеливо объяснил он.
– Если убивать хорошо...
– Я не сказал, что "хорошо", я сказал, что это не плохо. Если быть точным, мы говорили о желании, а не о действии, но на самом деле это без разницы. Хотеть убивать и убивать - это не "плохо" и не "хорошо". Это просто желание убийства или убийство себе подобного. Не более того.
– Правильно ли я понимаю, что если я кого-нибудь убью, это не будет плохим поступком?
– Правильно. Но это не значит, что надо кого бы то ни было убивать. И что надо вообще кого-нибудь убивать.
– Черный человек смотрел, скорее просматривал, меня пристальным взглядом и даже, по-моему, улыбался.
– Видите ли, - начал он медленно, - все должны жить для того, чтобы развиться и достичь гармонии, называемой людьми счастьем. Этого хочет Он. Свобода воли существует, здесь вы на верном пути, но в людях не живет ни добро, ни зло, так же как хищник не плох, оттого что он хищник, а его жертва не хороша, оттого что она жертва.
– Но если убрать моральные правила, люди уничтожат друг друга.
– Глупости. Убивать заставляет вера в то, что кто-то хуже тебя, поэтому этот другой достоин смерти, а ты вправе лишить его жизни. Все ваши войны, все до единой, велись из-за разделения на "плохих" и "хороших", причем обе воюющие стороны считали себя непременно хорошими. Не кажется ли Вам, дражайший Павел Петрович, что человеческие правила очень, очень относительны и, соответственно, неверны?
Я задумался. Доводы черного человека показались мне разумными, но весь мой здравый смысл восставал против такого рода изменения правил человеческого общежития.
– Но в быту, принцип "не укради" сдерживает людей от анархии и прививает чувство уважения к чужой собственности, и это хорошо.
– У меня появилось чувство, что я нашел нужный аргумент против этической системы черного человека.
– Опять глупость. Воровать не "плохо", а не рационально, поскольку вор должен помнить, что также легко могут своровать у него, и поэтому, чтобы не ввергать общество в самоуничтожение и перманентный грабеж, никто не должен этим заниматься.
– Но за воровство, грабеж и убийство должны же наказывать тех, кто все-таки это совершил?
– Наказание предполагает преступление, а где Вы видите преступление, если нечего преступать?
– Извините, но это бред какой-то, - меня начала раздражать это явная глупость.
– Убийство - это преступление! Лишение жизни человека - это тягчайшее преступление, которое наказывается смертной казнью. Ни один человек не вправе лишать другого жизни.
– Мне даже не пришлось ничего изображать, праведное возмущение переполняло меня.
– Вы только что сказали, что ни один человек не вправе лишать другого жизни, но тут же заявили, что убийца должен быть казнен. На лицо явная логическая неувязка.
– Эмиссар спокойно рассматривал меня, явно копаясь в моих мозгах.
– Убийцу приговаривает к смерти суд.
– И что, суд состоит не из людей? Законы пишут не люди?
– Мне показалось, что он улыбнулся.
– Но хотя бы так мы упорядочиваем свою жизнь, - почти с негодованием ответил я ему.
– Вы так уродуете себя и свою жизнь, - он удрученно бросил руки на подлокотники. Ручка и блокнот, бесшумно упав на пол, оплыли и растворились.
– Жадность, лень, любострастие, любопытство, все это не пороки, за которые надо наказывать, а естественные свойства любого человека, его природа. А вы собственную природу объявили врагом и ведете с ней непримиримую войну. Человечество все время пытается себя загнать в рамки, в то время как надо всего лишь признать, что вы все равнозначные субъекты био-социального бытия, в котором не существует нормы, а, следовательно, и отклонений от нее. Сегодня человечество вышло из детского возраста, когда маленький человек еще не понимает, где заканчивается его личное пространство и начинается чужое, не хуже и не лучше его, просто чужое. Сегодня люди уже готовы вступить во взрослую жизнь, где нет дурацких напридуманных ограничений.
– Эмиссар, Вы поэтому так называетесь, что принесли эту благую весть нам, людям?
– Вы догадливы, поэтому Вас, Павел Петрович, выбрали в числе еще нескольких тысяч людей, для распространения, как Вы изволили сказать, "благой вести", и Ваша ирония в данном случае совершенно излишняя.
– Слушайте, я ведь сейчас сплю?
– вытерев о колени опять вспотевшие вдруг ладони, спросил я.
Весь разговор меня напрягал до тех пор, пока я не представил, что сплю. Вообще все эти странные мысли, могли быть уместными только во сне, и вся отмена человеческой морали не могла происходить наяву по-настоящему. Я убеждал себя в этом все снова и снова. Эмиссар все время с интересом наблюдал за мной и моими мыслями. Не перебивая, он слушал, пока я не запутался под его пристальным молчаливым вниманием. Так бывает, когда кто-то незнакомый внимательно следит за Вами, и Вы, начав сомневаться в своих действиях, начинаете присматривать за собой как бы со стороны и теряете нить рассуждений или забываете, зачем и куда шли и что делали. Видимо под влиянием моих метаний, а может каких-то других соображений, он прервал мой ставший путанным затянувшийся монолог.