Запас прочности
Шрифт:
Валентин пожал плечами.
– Да что я – против? Только мало этого!
– А ты сразу хочешь целую казарму немецкую или итальянскую взорвать? Не получится. Пока не получится. Но птичка по зернышку клюет. Начинать-то с чего-то надо.
– Согласен. Но что мы вдвоем с тобой сделаем? А ведь где-то есть наши! Есть. Вот связаться бы с ними! Знали бы, что делать!
Матвей вздохнул:
– Давай-ка пока не мечтать, а делать потихоньку хоть что-то. Вот, например, с итальяшками подружиться.
Валентин с недоумением взглянул на него.
А Мотя невозмутимо продолжил:
– Они ребята простые, веселые. В казарме у них можно поболтаться, а заодно выведать, сколько у них народу, где посты. Можно
Валентин согласно кивнул.
– Это да… – почесал затылок. – А че они такие беззаботные? Вроде и воевать не хотят.
– Да это точно – не хотят. А что мы им плохого сделали? Думаю, это еще со старых времен, никогда мы с ними не воевали. Это щас Гитлер да Муссолини их заставляют. А самим итальяшкам эта война по фигу. Их призвали и загнали к нам. А сами мужики эти ждут не дождутся, когда все закончится и поедут они домой к своим женкам с детишками в теплые края. Я так думаю.
Валька вздохнул.
– Согласен. Займемся итальянцами. Но думаю, что нужно и Сашку Беленко пощупать. Не верю я, что он просто так фашистам служить стал. Может, он наш? Ты сеструху попроси, пусть она с ним потолкует. Они ж вроде до войны кентовали…
Матвей протянул:
– Не… Он ей не скажет. Тут подумать надо, как к нему подобраться. Он один не бывает, возле него вечно кто-то крутится. И домой не придешь – охрана. – Вздохнул. – Ладно, что-нибудь и по этому делу придумаем. А пока – итальянцы.
* * *
В недавно покинутой траншее ничего не изменилось. Убрали только тела погибших. Впрочем, немецкие трупы так и остались в поле перед нашей позицией. Кто куда добежал, так на том месте и остался. «Земли нашей захотели, – со злостью смотрел на них Поляков, – теперь получили. Сколько кому отмерено. В братской могиле. В ней места всем хватит. И вам, и другим. Которые вместе с вами пришли и еще придут. Уж мы позаботимся».
Бойцы заново осваивали покинутые было свои места. Ковбасюк поправил бруствер, собрал и выбросил из траншеи стреляные гильзы, поставил ружье на сошки, припал к прицелу.
– Ну что, – кивнул ему Поляков, – осваиваешь? Мне теперь некогда будет с ним возиться. Подыскивай себе второго номера. Теперь ты будешь главный пэтээровец. – Помолчал. – Может, знаешь, у кого опыт есть? Так скажи. Чтоб не обучать новичка.
– Та какой же ж опыт? Откуда? Это только у нас одно ружье и есть. Больше таких вообще нет! Это ж новье!
Поляков удивился.
– А у нас откуда? Тем более одно.
Фёдор пояснил.
– Так Василий, мой бывший первый, у Дегтярева этого, что ружье изобрел, еще до войны работал. А потом, когда первая партия этих пэтээрок пришла к нам, а мы держали в ту пору оборону где-то возле Волоколамска, ему и карты в руки. Начальник какой-то с завода, где их делали, с этими ружьями приехал, вроде обучать, как с ними обращаться, как увидел Васыля, сразу к нему обниматься полез. Оказалось – вместе работали. Васыль даже у него в учениках ходил. Потом только этот с завода рассказал, что не хотели Васыля моего на фронт отпускать, да и бронь у него была. А как узнал Вася, что семья его вся под бомбежкой погибла, удержать не смогли. – Он вздохнул. – А теперь, видишь, и сам в земле сырой. – Взглянул куда-то на небо, снова вздохнул, покачал головой, продолжил, незаметно для себя перескочив на украинский. – Такэ життя. И хто знае, шо дали будэ? – Тряхнул головой, вопросительно глянув на Полякова. – Что-то меня на мову потянуло. Вы понимаете?
Поляков пожал плечами.
– Так я ж c Донбасса. Или забыл? У нас там что по-украински, что по-русски – все все понимают… Так что там дальше?
– Ну шо дальше… Дальше взял меня Васыль вторым номером. Потому что не один день вместе мы были, из одного котелка кашу ели и при отступлении, бывало, один сухарик на двоих по-братски делили. И был он мне не то старшим братом, не то вторым отцом. По возрасту Василий мне как раз в отцы годился. Держали оборону под этим Волоколамском трое суток подряд, и днем, и ночью из боя не выходили. Он один танков шесть подбил. Не знаю точно, потому как с ног я валился. Он орет: «Патрон!», а я глаза не могу открыть – засыпаю. Верите – прям в бою глаза слипаются – и баста! Он меня колотит по морде, кричит: – Федька, не спи! – Я глаза кулаками протру, а они снова закрываются. А ему, Васылю, хоть бы хны! «Мне, – кричит, – спать некогда! Мне фашистов бить надо». Ну и я, конечно, старался. Потом отступали мы куда-то. Все перепуталось: день, ночь. Помню, на полуторке долго ехали. Я все кемарил. Проснулся, а мы уж здесь, у Денисюка. – Покрутил головой. – Вроде закрепились, как говорится, ни шагу назад. Две атаки отбили, а тут Васыля и убило. А вас Денисюк привел. Я думал, шо вы спец по этим пэтээркам. А вы – нет. – Усмехнулся. – Но разобрались быстро. И стреляете добрэ. Таки дила. – Он взглянул на Полякова. – Значит, сейчас я, – кивнул на ружье, – по нему главный? – Помолчал. – Ну шо ж, стрелять умею. Управлюсь. Не подведу. От побачитэ**.
** Увидите (укр.)
Поляков с усмешкой покачал головой.
– Да видел я, как ты с ним управлялся в контратаке. Конечно, не подведешь. – Он встал. – Ладно. Потом еще поговорим. А то, может, курнем?
– Так вы ж того… Вроде и не курите?
– Вообще-то не курю… Но за компанию можно чуток. Оно как-то на душе с махоркой легче становится.
– Ну шо ж, – кивнул Ковбасюк, – тоди угощайтэсь.
Он вынул кисет, ловко смастарил самокрутку, протянул Димке.
– Цэ вам.
Дмитрий закурил, сел на край окопа, оглянулся. В тылу, метрах в семидесяти, золотилась роща. Он вздохнул. «Красота какая… Октябрь. Погулять бы там… Подышать запахом прелой листвы… – Вздохнул, усмехнулся. Грусть незаметно подкралась к сердцу. – Погулять… Ты еще скажи с Лизой погулять, с детьми… Где они сейчас, мои дорогие? Небось где-нибудь на Урале мерзнут. Там, видать, уже и подмораживает… Где их теперь искать? Ничего, – успокаивал себя Димка, – разберемся. Найдемся. Сейчас главное – фашиста разбить. А там видно будет». В том, что фашиста он разобьет, Димка не сомневался. Конечно, неудачи первых месяцев войны здорово огорошили. Бывало, панические настроения и его охватывали. Слишком уж быстро немцы продвигались вперед, захватывая все новые территории. Но со временем их продвижение притормаживалось, притормаживалось, а теперь вот под Москвой они и вовсе стали. «Ладно, – думал он, – это вы врасплох нас застали. Покуражились. А самое главное вот оно – только начинается. Теперь посмотрим, чья возьмет». Он затушил самокрутку, закашлялся. Зло подумал: «И на кой хрен я курнуть вздумал? Так, глядишь, и привыкну. Оно мне надо? – Тяжело поднялся, еще раз взглянул на золотившуюся листвой рощу. – Красота… – Вздохнул, усмехнулся, покачал головой. – Красота. И артиллерия».
Там, на опушке этой красоты размещалась позиция сорокапяток. А прямо перед ней сгоревший немецкий танк. Димка покачал головой. «И как они успели этот танк чпокнуть? В упор, метров с тридцати… Смелые ребята, не разбежались … Да… С такими молодцами не пропадешь, повоюем».
Он кивнул Фёдору.
– Ну, брат, спасибо за табачок. Пошел я.
И уверенно, по-хозяйски двинулся по траншее.
Красноармейцы деловито обустраивались на новом старом месте: углубляли окопы, поправляли бруствер, вырезали дерн и аккуратно укладывали его перед траншеей, устраивали углубления в стенках и складывали в них противогазы, обоймы с патронами, вещмешки.