Запасной инстинкт

Устинова Татьяна Витальевна

– Ты что? Ударился?!

Подбежала китайская хохлатая собака, выпучила глаза и тоненько гавкнула на него.

– Пошла вон, – простонал Троепольский, – черт побери!..

Полина присела так, что прямо перед носом Арсения оказались ее темные очки, желтая с зеленью щека с розовой царапиной и длинная прядь черных волос.

– Где ты ушибся?

Рукой Троепольский показал – где. Ему было так больно, что на глаза навернулись слезы. Идиотизм.

Пальцы Полины Светловой забрались ему в волосы, и он замер и напрягся, моментально

позабыв о том, что ему больно, что унизительно сидеть перед ней под столом, и еще о том, что все разладилось в последнее время, и еще о том, что он должен спешить.

– Давай я подую. Хочешь?

Он секунду смотрел на нее, а потом повернул голову, чтобы она подула. Она и вправду подула.

Ее дыхание осторожно и нежно пощекотало кожу под волосами. У Троепольского взмокла спина.

– У крокодила заболи, – сказала Полька быстро, – у бегемота заболи, у гадюки болотной заболи, а у Арсения заживи…

Так все это было глупо, так не нужно, непривычно, и спина стала совсем мокрой, и Троепольский взял Полину за подбородок свободной рукой, сдернул очки – она моментально зажмурилась и, кажется, голову в плечи втянула – и поцеловал.

Давным-давно они не целовались “просто так”. Пожалуй, они никогда не целовались “просто так”, даже в начале романа. Только в расчете на “продолжение”, только в качестве “прелюдии”, только затем, чтобы потом “начать”, “перейти”, “шагнуть”…

Шагать было некуда и перейти нельзя.

И еще сидеть было очень неудобно – он почти под столом, с телефоном в упертом в ковер кулаке, она на корточках рядом. И в любую секунду могли нагрянуть сотрудники или идиотка Шарон, и телефон мог зазвонить. И еще утром Арсений узнал, что она замешана в историю с Фединым убийством. И договор пропал из его квартиры. И враг притаился где-то поблизости. И в чужой машине он молился, прикрыв глаза, чтобы не видеть снег, – господи, только бы не она!..

Он оторвался от нее и посмотрел внимательно и серьезно, встал на колени и швырнул телефон на диван. Тот приземлился с глухим стуком.

Арсений держал ее так, что вывернуться она никак не могла, но она не смотрела ему в глаза! Не смотрела, и все тут!..

– Полька.

Она уставилась, кажется, на его шею.

– Посмотри мне в глаза.

– Я смотрю.

– Нет, не смотришь.

– Зачем тебе это надо?

– По-другому я не понимаю.

– Чего ты не понимаешь, Троепольский?

– Ничего. Посмотри сейчас же.

Она подняла глаза примерно до уровня его носа и уставилась пристально.

Беда просто.

Троепольский опять поцеловал ее – от злости и страха.

И поцелуй вдруг оказался слишком серьезным и тяжелым, как мельничный жернов на шее, и потянул Арсения вниз, в темное, глубокое, опасное. Он тяжело задышал, ему стало наплевать на то, что она так и не посмотрела ему в глаза, и на то, что ничего нельзя, и все это “просто так”. Он переместился по ковру, приналег на нее и прижал к себе – горячими растопыренными ладонями. Она с готовностью прижалась и даже схватила его за свитер, и он вдруг испугался, что упадет.

Потом она забралась руками ему под свитер, и он испугался, что у него мокрая спина, и ей будет противно.

Потом она потрогала его щеку, и он испугался, что еще чуть-чуть – считаю до трех! – и остановиться уже не сможет.

Потом он еще чего-то испугался и еще, и все это не имело никакого значения – свет в голове медленно мерк, как в зрительном зале после третьего звонка, и уши словно забило ватой, и стоять на коленях было очень неудобно, и вообще он сто лет не целовался “просто так”. Кажется, с девятого класса, но тогда все было по-другому.

На столе запищал селектор, и еще где-то зазвонил телефон, и их отшатнуло друг от друга, как взрывной волной.

Полина проворно перекатилась на четвереньки, вскочила, и Троепольский вылез из-под стола. Ноги затекли, стоять было очень неудобно, и вообще жить не хотелось.

– Да, – сказала Полина в свой телефон, откинула волосы и покосилась на него.

– Да, – сказал он, нажав на селекторе кнопку.

– Соединяю, – провозгласила из селектора Шарон.

– С кем?

– Со Светловой. Вы ж просили.

– Алло, – повторила Полька как бы с двух сторон – ему в ухо в телефоне и возле дивана наяву.

– Это я тебе звоню, – с силой сказал Троепольский, и она посмотрела на него с изумлением, – вернее, не я, а моя секретарша.

– Зачем ты мне звонишь?

– Тебя не было, а мне нужно было с тобой поговорить.

– Может, мне выйти? А то как-то странно разговаривать с тобой по телефону, когда я тут стою.

Троепольский подошел, выдернул у нее трубку и нажал красную кнопку.

– Просто она идиотка, эта ваша Шарон. Я тебе сто раз говорил.

– Она не идиотка. Ты ее пугаешь, и она все время путается.

Нужно было спросить ее про договор, сказать про то, что он знает, что она была у Феди, про все, что измучило его, и он сказал бы, вот-вот, еще секунда, он даже губы сложил, чтобы сказать, но она не дала ему.

Зачем-то она потрогала его руку и еще щеку и спросила фальшивым бодрым тоном:

– Ну что? Может, я пойду поработаю? И он не смог.

– Мне надо в какой-то чертов Гидропроект, – сказал он резко, – может, ты меня отвезешь? Или дай мне машину.

– А где твой водитель?

– Не знаю.

Водитель в их конторе имел обыкновение болеть недели по три. Уволить его собиралась еще Варвара Лаптева, а потом сам Троепольский, когда Варвара отвлеклась на рождение ребенка, а потом все о нем забыли.

– Я тебя повезу, а ты мне выволочку устроишь, что я не на работе, да?

– Да, – согласился Троепольский.

– Тогда поехали.

В ее маленькой машинке ему было тесно, и, кряхтя, он кое-как засунул себя на водительское место.