Запасной
Шрифт:
Это правда.
Я объяснил, что не боялся смерти с 12 лет.
Он кивнул. Он всё понял. Мы пошли дальше.
34
НАЙДЖ В КОНЦЕ концов освободил меня, выпустил на свободу, как раненую птицу, восстановившую здоровье, и с его сертификатом армия признала меня готовым летать на "Апачах".
Но нет, это был обман. Я не собирался летать на "Апачах". Я собирался сидеть в классе без окон и читать об апачах.
Я подумал: Разве может быть
Курс длился три месяца, в течение которых я чуть не сошёл с ума. Каждый вечер я возвращался в свою комнату, похожую на камеру в офицерской столовой, и изливал душу товарищу по телефону, а то и своему телохранителю. Я подумывал вообще уйти с курсов. Я никогда не хотел летать на «Апачах», — раздражённо говорил я всем. Я хотел летать на «Рыси». Её было проще освоить, и я быстрее вернулся бы на войну. Но командир, полковник Дэвид Мейер, отверг эту идею. Ни за что, Гарри.
Почему, полковник?
Потому что у тебя был опыт оперативной наземной разведки, ты был очень хорошим авиадиспетчером, и ты чертовски хороший пилот. Ты будешь летать на "Апачах".
Но...
Я могу сказать по тому, как ты летаешь, как ты читаешь землю, это твоё предназначение.
Предназначение? Курс был пыткой!
И всё же я каждый день приходил вовремя. Я приходил со своими папками на трёх кольцах, полными информации о двигателях, слушал лекции и зубрил как сумасшедший, чтобы не отстать. Я старался использовать всё, чему научился у лётных инструкторов от Були до Найджа, и относился к занятиям в классе как к падающему самолёту. Моей задачей было восстановить управление.
И вот однажды... всё закончилось. Они сказали, что мне наконец-то разрешат пристегнуться в "Апаче".
Для... наземной рулёжки.
Вы шутите?
Четыре урока, сказали они.
Четыре урока... по рулёжке?
Как оказалось, четырех уроков едва хватило, чтобы усвоить всё, что нужно знать о наземной рулёжке этой массивной птицы. Во время руления мне казалось, что вертолёт стоит на сваях, как на желе. Были моменты, когда я действительно задавался вопросом, смогу ли я когда-нибудь это освоить, может ли всё это путешествие закончиться здесь, даже не начавшись.
Отчасти я винил в своей борьбе расположение мест. В "Светлячке", в "Белке" инструктор всегда был рядом со мной. Он мог подойти и сразу же исправить мои ошибки, или же смоделировать правильный способ управления. Були клал руку на рычаги управления, Найдж — нажимал на педали, и я делал то же самое. Я понял, что многое из того, чему я научился в жизни, пришло через такое моделирование. Больше, чем большинство людей, я нуждался в проводнике, гуру — партнёре.
Но в "Апаче" инструктор находился либо впереди, либо далеко сзади — его не было видно. Я был совершенно один.
35
Расположение сидений со временем стало не такой уж проблемой. День за днём «Апач» чувствовался всё менее чужим, а в некоторые дни было и вовсе прекрасно.
Я учился летать самостоятельно, думать самостоятельно, функционировать самостоятельно. Я научился общаться с этим большим, быстрым, противным, красивым зверем, говорить на его языке, слушать, когда он говорит. Я научился руками делать одно, а ногами — другое. Я научился ценить, насколько необычной была эта машина: немыслимо тяжёлая, но способная к гибкости, как в балете. Самый технологически сложный вертолёт в мире и одновременно самый ловкий. Я понял, почему только несколько человек на земле умеют летать на "Апачах" и почему обучение каждого из них стоило миллионы долларов.
А потом... пришло время ночных полётов.
Мы начали с упражнения под названием "мешок", которое было именно таким, как оно звучало. Окна "Апача" были закрыты, и вы чувствовали себя так, как будто находитесь внутри коричневого бумажного пакета. Ты должен воспринимать все данные об условиях снаружи вертолёта через приборы и датчики. Жутко, нервирующе, но эффективно. Ты вынужден развивать своего рода второе зрение.
Затем мы подняли "Апач" в настоящее ночное небо, облетели базу и медленно вышли за её пределы. Я немного дрожал, когда мы впервые проплывали над Солсберийской равниной, над теми пустынными долинами и лесами, где я ползал и таскал свою задницу во время первых учений. Потом я летал над более населенными районами. Потом: Лондон. Темза, сверкающая в темноте. Колесо тысячелетия, подмигивающее звёздами. Парламент, и Биг Бен, и дворцы. Мне было интересно, дома ли бабушка и не спит ли она. Успокоились ли корги, пока я делал эти изящные виражи над их пушистыми головами?
Поднят ли флаг?
В темноте я в совершенстве овладел моноклем, самой удивительной и знаковой частью технологии "Апача". Датчик в носу передавал изображение по кабелю в кабину, где оно поступало в монокль, который был закреплен на моём шлеме перед правым глазом. Через этот монокль я получал все данные о внешнем мире. Все чувства были сведены к одному маленькому порталу. Поначалу мне казалось, что я пишу пальцем ноги или дышу через ухо, потом это стало второй натурой. А потом это стало чем-то мистическим.
Однажды ночью, кружа по Лондону, я внезапно ослеп и на полсекунды подумал, что могу упасть в Темзу. Я видел яркие цвета, в основном изумрудно-зелёный, и через несколько секунд понял: кто-то на земле бил по нам лазерной указкой. Я потерял ориентиры. И разозлился. Но я сказал себе, что должен быть благодарен за опыт, за практику. Я также был странным образом благодарен за воспоминания, которые это пробудило. Мохаммед Аль-Файед, дарящий Вилли и мне лазерные указки из Harrods, которым он владел. Он был отцом маминого парня, так что, возможно, пытался завоевать нашу любовь. Если так, то дело сделано. Мы обожали эти лазерные указки.
Мы махали ими, как световыми мечами.
Мохаммед Аль-Файед, отец Доди Аль-Файеда, последнего любовника принцессы Дианы
36
Ближе к концу обучения на управление "Апачем" на аэродроме Уоттишэм в Саффолке у меня появился ещё один инструктор.
В его обязанности входило внести последние штрихи.
При встрече, пожав руку, он одарил меня знающей улыбкой. Я улыбнулся в ответ.