Запечатанное письмо

Донохью Эмма

— Накануне этого вечера… ну, что у отеля, я хотел отказаться от этой работы, — признался Крокер. — Мне казалось подлым следить за леди, которая не замечена ни в чем дурном. Но миссис Уотсон заверила меня, что это благородное занятие, потому что эта леди не так уж хороша, как ей следовало бы быть.

Судорожные смешки из зала.

— Как это часто бывает, — говорил Хокинс присяжным со своей магической усмешкой, — детектив призван «обнаружить» то, что подтвердит подозрения нанимателя.

«Да-да, — думала Хелен, — но это не зачеркивает истории

с отелем „Гросвенор“». — И размышляла: если бы она была более осторожной и скрытной, удержалась бы она от падения в эту бездну позора и несчастья? Она вела себя как мальчишка, медленно подталкивающий своих оловянных солдатиков к краю стола только для того, чтобы посмотреть, что с ними случится.

Опять вступил Боувил.

— Я хотел бы обратиться к улике, обнаруженной в дневнике, — с явным удовольствием сказал он. — Это сложенный листок бумаги, в котором находятся, как установлено, частички мха и вереска, с надписью «Твой навсегда. А.».

Вуаль вдруг прилипла к покрытому испариной лицу Хелен.

— Тогда как инициалы подлежат тщательному исследованию, как старался объяснить нам мой ученый собрат, полагаю, джентльмены из жюри понимают, что в данном конкретном случае инициал «А» может означать только соответчика — полковника Андерсона.

Она втайне вздохнула. «Частички мха и вереска». Они с того холма за Валлеттой, где они целовались в кустах. Эти памятные фрагменты принадлежат ей, и только ей! Но теперь какие-то посторонние, чуждые ей люди деловито положат их в папку и уберут на полку в подвалах этого средневекового здания, и больше она никогда их не получит.

— И последняя, но далеко не маловажная улика, — говорил Боувел. — Письмо, точнее, его черновик, обнаруженный в столе ответчицы, которое устраняет все возможные сомнения относительно отношений между ответчицей и соответчиком.

Боувил приступил к чтению, и все обратились в слух, шикая друг на друга.

«Воскресенье, 23 сентября

У меня ушло целых два дня на то, чтобы написать это письмо. Прежде чем совершить помолвку, Вы, несомненно, обязаны были как порядочный человек сказать мне о том, что Ваши чувства изменились…»

Он читал ее слова с издевательской четкостью, а Хелен зажимала уши. Она на склоне холма, что за гаванью, солнце нагревает вереск и мох под ее юбками, в волосах веет соленый ветерок.

— Хотя это письмо не содержит ни имен, ни даже инициалов, — заключил Боувил, — такие опытные мужчины, как вы, джентльмены, неизбежно придете к выводу, что в течение двух лет между миссис Кодрингтон и полковником Андерсоном имела место незаконная связь. И хотя в письме отсутствуют упоминания о сексуальных отношениях, вы понимаете, что, когда замужняя женщина позволяет себе такую низость, чтобы отдать свое сердце другому человеку, — это неминуемо приводит ее к тому, чтобы отдать ему и себя.

Вскочил худой человек, он оказался доктором Свейби, адвокатом соответчика. У Хелен мурашки поползли по коже.

— Милорд, я утверждаю, что это письмо ни в коем случае не говорит против моего клиента, полковника Андерсона, — визгливо заявил он. — Нам не представили никаких доказательств, что оно было адресовано ему, что оно было отправлено ему или что он его получил, а также что оно вообще имеет к нему какое-то отношение!

Судья Уайлд холодно улыбнулся:

— Уважаемый юридический советник, безусловно, прав с точки зрения закона, но не с точки зрения здравого смысла. Жюри вольно сделать из этого письма вывод, что миссис Кодрингтон изменяла своему супружескому долгу с вашим клиентом.

Свейби на секунду растерялся, но затем взял себя в руки.

— Даже если это так, то мой долг — выдвинуть справедливое сомнение в том, что мой клиент находился в преступных сексуальных отношениях с миссис Кодрингтон.

В зале хохот. Свейби помрачнел.

— Хорошо, доктор, — невозмутимо произнес судья и обратился к жюри: — Джентльмены, если вы считаете вероятным, чтобы женщина вступила в сексуальные отношения с мужчиной таким образом, что он не имел с ней таковых отношений, тогда рекомендую вам при рассмотрении виновности или невиновности полковника Андерсона не принимать в расчет данное письмо.

Это предложение вызвало еще более оглушительный гогот, который представители закона с трудом пытались игнорировать.

Вечером Фью посетил Хелен на Экклестон-сквер.

— Надеюсь, вы и мистер Хокинс понимаете, что показания миссис Уотсон сплошная выдумка? — раздраженно спросила она.

Старик вздохнул:

— Большинство ее историй отдают духом дешевых романов, но все равно они произвели эффект на жюри. Хокинса, между прочим, больше всего заинтересовал ее акцент на силе вашего воображения.

Хелен удивленно посмотрела на него:

— Вы хотите сказать… когда это ничтожество заявило, что я тешу себя иллюзиями, полагая, что в меня влюбляется каждый встречный?

— Гм… Хокинс полагает, что это может сыграть в вашу пользу, если он немного перестроит вашу защиту в соответствии с этим утверждением.

Хелен откинулась на подушки дивана.

— Я абсолютно ничего не понимаю.

— Прошу вас, миссис Кодрингтон, только не примите это как оскорбление. Тяжелые времена требуют отчаянных мер, не так ли?

Она смерила его взглядом.

— Хокинс предлагает следующее. Что, если он представит вас несчастной женщиной, которая находится в плену своего воображения? Женщину, по существу, никогда не заходившую дальше невинного кокетства, но в своих мечтах вовлеченную в самые страстные интриги?

— Фью, это вздор, и при этом оскорбительный вздор.

Старый адвокат поднял руку.

— Да-да, конечно, но будьте любезны, выслушайте меня. В таком случае ваши похождения на Мальте, ваше так называемое признание миссис Уотсон, даже ваш дневник и ваше письмо Андерсону можно будет объяснить просто… как ваши фантазии.