Запертая дверь
Шрифт:
К чему она это все говорила? Тихонов попытался вспомнить эту сказку, но никаких образов, кроме женщины в красочном сарафане, к нему не приходило. Милляр? Да он помнил этого актера. Но представить его зеленым и лысым… В голову лез только образ Фантомаса. Милляра же Артем запомнил лишь в роли Бабы-яги. И никакого Квака или Шмака.
– Несмотря на то, что это был сон… мне не до смеха. Даже сейчас, когда я понимаю, что это сон.
Она говорила монотонно, будто читала конспект лекции по экономике. Потом вдруг замолчала.
– Куда ты едешь?
Это был самый эмоциональный вопрос, который Ольга задала за сегодняшний день.
«Она боится, – подумал Артем. – Она боится едва ли не больше меня. А если бы она видела то, что видел я?»
Он отогнал эти мысли, несшие не что иное, как жалость к себе.
– Мы сейчас заедем к одному старому чудаку… который говорит меньше, чем знает.
Он замолчал, будто эти слова объясняли все. И если бы Оля его переспросила, то он бы накричал на нее. Но она была хорошей девочкой. Хорошей и молчаливой.
Смородина ночью не казалась такой красивой, как днем. Ночь укрыла и покрашенные дома, и многочисленные спутниковые антенны. Дом деда Коли Артем нашел с третьей попытки. Несмотря на дневное благополучие, в деревне отсутствовали уличные фонари. Только светящиеся окна домов напоминали о жизни. Дом деда Николая отличался даже в кромешной тьме. Свет в приземистых окошках был тусклым и все время подрагивал, будто источником была свеча или керосиновая лампа.
– Где мы? – спросила Оля, когда машина остановилась у завалившегося забора.
– В деревне, – Артем не хотел ничего объяснять, потому что и сам ничего не понимал.
Он вышел из машины. Потом нагнулся к окну и спросил:
– Ты пойдешь со мной?
Оля тут же молча вышла. Вроде как и не соглашаясь, но и не желая оставаться одна. Артем улыбнулся и двинулся к мерцающим неровным светом окнам.
Обложка с Шарлиз Терон висела на стене над кухонным столом, заваленным грязной посудой. К надписи «Дед Коля знает» прибавилось еще два слова: о сексе. Причем секс был написан латинскими буквами с русским звучанием.
Дед Коля знает о SEXI.
– Знаток, твою мать! – произнес Артем, не скрывая злости.
– Дед Коля, – позвал он.
«Я всегда говорю меньше, чем знаю».
Он был уверен, что дед действительно знает больше, чем говорит. И если поискать, то у него непременно найдется карта 1939 года, черная курица и еще бог знает что.
– Дед…
– Я знал, что ты вернешься.
Голос раздался из самого темного угла. Артем присмотрелся и увидел едва заметный силуэт.
– Ты кое-что не рассказал, – уверенность уходила с каждым словом. Ему казалось, что тот, кто притаился в углу, вот-вот захихикает.
– Я всегда говорю меньше, чем знаю.
– Что? – спросил Артем, и пальцы правой руки сложились для последующего крещения.
– Я говорю, что думал, ты знаешь, где живешь.
Из темноты высунулась сначала рука с табуреткой.
– На, посади деваху.
Артем взял табурет и передал Оле. Старик вышел не спеша, прихрамывая на левую ногу. На нем было старое серое пальто в елочку с облезшим кроличьим воротником. Тихонов сейчас не видел, но был уверен, что днем от соприкосновения остатка сальных волос и воротника пыль вздымается к потолку.
– Значит, не знаешь.
Артем мотнул головой.
– Не знаешь, – повторил дед Коля и взобрался на стол. Посуда загремела, кое-что упало на пол, но старик только улыбнулся и сказал:
– Тебе бы, малый, тоже присесть, но извиняй – табурет остался один. Прохладно сегодня, вот я их и спалил.
Артем сел на пол по-турецки.
– Первый вопрос – что происходит на самом деле? – спросил Тихонов.
Старик хмыкнул и произнес:
– В тридцать девятом там была баня.
Пришло время хмыкать Артему.
– Боюсь вас огорчить, но она и сейчас там.
– Нет, я говорю о трех домах. Баня была на всех трех участках.
Тишина была настолько давящей, что Оля не выдержала и спросила:
– Это что-то наподобие общественных бань?
– Не наподобие, – поправил его старик. – Это и были общественные бани.
Артем решил, что сейчас пойдет разговор о «кровавом тиране Сталине» и его «злодеяниях», но ничего подобного не произошло. Старик ни разу не упомянул о Сталине, не поддался модному течению. Рассказ его был немодным, но заинтересовать Тихонова он все-таки смог.
– Вы же знаете, что хозяин с хозяйкой появляются только в той бане, где родился хоть один младенец?
Артем посмотрел на Олю, потом на старика.
– Нет.
– Теперь знаете, но вам эти знания как козе баян. В общем, родились в том годе Ленька Павленко, Настасья Филиппова и Артемий Тихонов…
Артем даже выдохнул.
– Да, – кивнул дед Коля. – Артемий, надо полагать, твой дед двоюродный. Потому как родных внуков у него и не могло быть. У него детей даже не могло быть. Чего у него было в достатке, так это соплей и дерьма. Казалось, он все время гадит и жует сопли.
– Почему вы так о нем говорите? – спросила Ольга.
– Потому, девонька, что подмененный он.
Артем и Оля переглянулись.
– Поясните.
– А что тут пояснять? Подменили их всех троих. Душонки ребячьи себе забрали, в тела их бесов насажали. Оставили деток на минутку без присмотра, недоглядели, вот хозяюшко и подсуетился. Я пацаном был, когда Артемий умер. Восемнадцать ему тогда стукнуло. Те-то двое еще в войну сгинули, а этот, вишь, до совершеннолетия дотянул. Не то в 56-м это было, не то в 57-м, не помню уже.