Запертые
Шрифт:
Затем оглянулся налево и…. замер столбом. Лицо мое исказила гримаса ужаса. В гостиной соседки в окружении мягкой мебели, на ворсистом ковре лежали настоящие гробы. Дорогие, коричневые, покрытые лаком. Их было штук шесть или семь. Они громоздились друг на друге, как элементы джанги. На меня накатила паника.
– Это мужа моего, – слышу я позади себя голос и слегка вздрагиваю. – Он гробы делал. Надо продать, а все никак не могу.
– А где он? – спрашиваю дрогнувшим голосом.
– А ты что – прокурор?
–
– Нету его, ясно? – женщина закрыла двустворчатые двери гостиной. – Помер он. Уже лет пять прошло. Ты иди в ванную то.
Кроме чулок и другого пикантного белья в ванной не было ничего, что я мог бы предъявить хозяйке. Для верности я даже опустился на кафельный пол, просунул руку под ванну, затем обследовал пол под стиральной машиной и раковиной. Все было сухо.
– Ничего не понимаю.
Женщина с невозмутимом видом стояла за мной в проеме двери и раскуривала сигарету.
– Ты точно не репортер? – дымящая сигарета направилась на меня.
Я встал и тут же закашлялся, отмахиваясь от дыма.
– С чего вы это взяли?
– Сюда по своей воле никто жить не едет. Разве только пронырливые репортеры.
– Вас что, достал какой-то репортер?
– Нас он не достал, – женщина глубоко затянулась. – А вот ему досталось здорово.
– О чем это вы?
– Приехал тут один узнать, правда ли в доме призраке водятся. Ходил тоже, все нас расспрашивал, слышали ли чего, видели ли кого. В двадцатую он заселился. Так и до утра не продержался. В окно выпрыгнул, ладно этаж второй только. Он потом, хромая, так до города и бежал.
– Отличная байка, – киваю я саркастично. – Только не собираюсь я никуда бежать. И никакой я не репортер.
– Ну, а кто ты тогда? – и снова меня струя дыма окутывает.
– Лёха. То есть Алексей.
– И чего это ты приперся в наши края, Алексей?
Я открыл рот и запнулся. Вот чертовка, подловила меня! Я хоть и не был репортером, но приехал сюда именно для того, чтобы разузнать про всякую нечисть, а потом все в блог выложить.
– Мы поспорили с другом, – говорю я совершенно честно. – Он сказал, что я не смогу тут прожить месяц.
– На что спорили?
– Это принципиальный спор. На рубль.
– Ну, на рубль то не обеднеешь, – усмехается рыжая бестия и на ладонь перевязанную кивает: – А что с рукой то?
– А, долбанная крыса, – отмахиваюсь. – Въехать не успел. Укусила вот.
– Крыса говоришь? – глазенки у рыжей сузились так по-хитрому. – Где тебя укусили?
– В квартире под вами, пару часов назад.
– Это не крыса, – уверенно заявляет женщина и показывает на край ванны – Сядь здесь. Я сейчас.
– Что это значит?
– У тебя может быть заражение, – бросает мне тетка через плечо, удаляясь в спальню. – Я поставлю тебе укол.
Я послушно сел, отодвинув чулки
Тетка пришла очень быстро вместе с ампулой и одноразовым шприцом. Она попросила меня размотать бинты, а после всадила иглу прямо в рану. Боль была еще сильнее, чем от укуса. Я самоотверженно прикусил губу и со слезами на глазах терпел вливание трех кубиков мощного антибиотика.
– А теперь, может, объясните? – спрашиваю.
Тетка выбросила шприц в ведро под раковиной, закурила новую сигарету.
– Грыничкин тебя затопил, – отвечает соседка, дымя мне в лицо сверху вниз. – И укусил тоже он.
– Что? – не понимаю я.
– Так мы его зовем. Его наш покойный Федор Палыч Грыничкин обнаружил лет пять назад. Он учителем биологии в школе работал. Его эта тварь укусила, а через пару недель он умер в страшных мучениях. Я сама видела, как у него кожа пузырилась, а потом вытекал зеленый гной. Ладно хоть перед смертью предупредил нас, чем от укусов зверя колоться надо.
– И как это выглядит?
– Отвратно. Как будто человек гниет заживо от какой-то экзотической заразы.
– Нет, я про существо.
Голубые глаза тетки буравили меня взглядом.
– Маленький,– отвечает она нехотя, – не выше колен. Похож на обезьянку с голой мордой. И челюсть у него выступает вперед, как у пса дворового.
От её слов спина у меня взмокла. Тетка увидела мою тщедушную бледность и улыбнулась.
–Не бойся, с уколом тебе ничего не будет. Наверное. Но лучше убирайся отсюда, потому как людей новых дом не терпит.
– Вы о доме, как о живом существе, – усмехаюсь я. – Видать правду про призраков брешут. Да что мне ваш дом сделать сможет?
– Лучше тебе не знать, – мощная грудь тетки вздулась на глубоком затяге. – Но если решил остаться, послушай моего совета.
– Я весь внимание, – говорю, а сам все пытаюсь от дыма отмахнуться.
– С Грыничкиным не шути, – продолжает серьезно соседка. – Я сейчас дам тебе варенья в банке. Отливай ему в блюдце и ставь на ночь в угол. Если продержишься ночь, то может и выиграешь спор с другом.
Я поблагодарил за совет, прошел с ней на кухню, где на плите в огромном тазу булькало земляничное варенье. Тетка набрала половником двухлитровую банку, обмотала тряпкой, чтобы не обжечься и вручила мне.
– Спасибо, – говорю. – Вы очень добры.
– Ладно, сосед – отвечает. – Хватит тебе выкать. Зови меня Серафима. Не знаю, что ты за фрукт, но на репортера вроде не похож. А теперь иди домой, у меня еще без тебя дел не переделать.
Она проводила меня до прихожей, снова открыла всю эту кучу замков. За открытой дверью темнота вновь разинула пасть. Но прежде, чем выйти, я задержался еще на секунду.