Запев. Повесть о Петре Запорожце
Шрифт:
— Здесь холодно, — укорил он хозяйку. — Болезнь не терпит экономии. Надо много угля. Где он?
— Вышел ошибка. Сейчас… я показайт…
По-настоящему протопив комнату, Петр еще раз напоил Старика морсом. Ульянов задышал спокойнее.
Пользуясь тем, что Владимиру Ильичу стало лучше, Петр присел на ветхий, не имевший накидки кожаный диван.
Комната обставлена довольно просто: кроме кровати и дивана небольшой стол с чайным прибором и керосиновой лампой, этажерка с книгами, два стула, подставка с кувшином и фаянсовый таз для умывания. Вешалка укрыта ситцевой
Неприхотливость Ульянова удивительна. Встает с первым светом, занимается допоздна, за день успевает сделать столько самых сложных и непредвиденных дел, что хватило бы на пятерых. Ест где придется, не привередничает. Может пропустить обед или ужин.
Как-то под настроение Ульянов признался Петру, что одежду ему заказывают или покупают мать и старшая сестра Анна Ильинична, сам он быстро привыкает к костюму, одной-двум рубашкам, галстуку; готов носить их до дыр. Это у него от покойного отца.
И вдалеке от близких Ульянов ведет себя так, будто продолжает жить с ними. Быть может, поэтому у него нет выставленных для обозрения семейных фотографий. Зачем выставлять, если не было расставания? А отец, Александр и Оля — это иная память, сокровенная, упрятанная даже от сочувствующих глаз…
Неожиданно Владимир Ильич поднял голову, прислушался. Лицо его стало напряженно-ждущим.
В комнате неслышно появилась Крупская. И на ее лице застыло напряженное ожидание, смешанное с тревогой и надеждой.
— Володя?! — выдохнула она.
— Надя! — слабым эхом откликнулся он.
Никогда прежде они не называли друг друга лишь по имени, и это обожгло Петра. Даже сдружившись, Ульянов и Крупская не смели переступить невидимую, потянувшуюся от первого знакомства черту принятой вежливости. Нужен был особый случай, чтобы перейти к новым, более доверительным отношениям. И вот сейчас это случилось.
Петр принял у Надежды Константиновны пальто и, не желая мешать, отправился проверить, готов ли куриный бульон.
Вооружившись ложкой, не спеша, он пробовал его, приговаривая:
— Та-а-к, соли маловато. Теперь лучше… Мясо еще не уварилось, подождем… А зачем вы добавили картофель, Фрау Шарлотта? Ведь это не суп.
Хозяйка терпеливо выполняла все его указания, не понимая, отчего он так привередничает. Но более всего се поразило, что герр Запорожетц перелил бульоп в одну из пивных кружек Фердинанда Бодэ, нарушая тем самым главные правила сервировки.
— Уф, — всплеснула она руками. — Как можно путайт тарелка и кружка?! Каждая еда в свой прибор. Это будет фу!
— Ничего, — успокоил ее Петр. — Для больного так удобнее. Он будет пить бульон, а думать о вас, фрау Шарлотта, и о герре Фердинанде. Или вы не хотите, чтобы он о вас думал?
— Я, я, — закивала хозяйка. — Это у вас обичай? Я понимаю?. Тогда это не есть фу…
Ульянов обрадовался бульону. Он отхлебывал его маленькими глотками, шутил:
— Больше всего инфлуэнца… боится куриного бульона… из пивной кружки. Завтра она капитулирует… Непременно…
Но болезнь отошла не скоро.
На следующий день к Ульянову приехала
Поцеловав брата, она заторопилась:
— Извозчик ждет. Я скоро назад. Мамочка считает, что тебя должен посмотреть профессор Кальян. Ведь ты его помнишь?
— Зачем столько врачей? — запротестовал Владимир Ильич. — Меня уже смотрел знающий доктор и определил воспаление легкого. Я чувствую себя много лучше.
— Не спорь, Володя, — ласковым прикосновением руки остановила его Мария Александровна. — Так будет правильней. Прошу тебя.
И он покорился.
Профессор Кальян, представительный человек с редкими волосами на круглом черепе и дремучей бородой, долго выстукивал Ульянова. Выводы его полностью совпали с выводами ординатора Кноха.
Петр слышал, как уже в коридоре профессор сказал:
— Наберитесь терпения, дражайшая Мария Александровна. Все опасное позади. Организм у Владимира Ильича отменный, он и не с такими хворями справится. Да-с. И скажите спасибо его приятелям и приятельницам. Важно остановить болезнь в самом начале, помочь медицине на первой ступени. Сие они и сделали…
Вероятно, после этих слов Мария Александровна стала внимательнее присматриваться к тем, кто окружал ее сына.
С Сильвиным она сразу нашла общий язык. И немудрено: Михаил простодушен, привязчив, любопытства своего прятать не умеет. Ему все знать надо, во всем участвовать.
Петр не так открыт и легок, как Сильвин. Поэтому Марии Александровне самой пришлось задавать ему вопросы. Узнав, что Запорожец немалое время жил в Сибири, в Томске, она обмолвилась:
— А ведь и мы могли оказаться там…
Но тут же, спохватившись, перевела речь на другое.
Обмолвка эта засела в памяти Петра, поэтому чуть позже, воспользовавшись удобным случаем, он заговорил об этом с Анной Ильиничной.
— Да, — подтвердила она. — Восемь лет назад, когда… не стало Саши, — голос ее дрогнул, — а я получила высылку в Восточную Сибирь, мама решила ехать со мною. Но Володе надо учиться! Он тогда заканчивал гимназию. Было известно, что в Томске должен открыться университет; более того, он уже построен и не начинает занятий лишь из-за каких-то административных препятствий… Впрочем, Петр Кузьмич, вам, как бывшему томичу, об этом лучше знать.
— Да уж, — с охотой согласился он. — Ведь университетский корпус строил и мой батько.
— Вот как? — удивилась Анна Ильинична. — А ну-ка расскажите.
И Петр, радуясь ее интересу, начал рассказывать об отце, о его друзьях, о Томске. Потом вдруг спохватился:
— Я ведь вас на полуслове перебил, Анна Ильинична. Извините, неудобно получилось.
— Напротив, удобно, — возразила она. — И полезно. Без прошлого нет человека в сегодняшнем дне.
— Тогда вернемся в прошлое, — нашелся Петр. — Вы говорили, что Томский университет вот-вот должен бь открыться…