Записки беспогонника
Шрифт:
Артиллерия после короткого перерыва снова загремела, перенеся огонь куда-то дальше в глубь немецкой обороны.
Нам ждать еще полчаса.
Все построились, перезванивая котелками, постукивая лопатами. Сейчас пойдем. Вышел майор Сопронюк, до того красный, что я начал считать — сколько же граммов спирта им поглощено. Он нам ничего не сказал, Пылаев махнул рукой, и мы пошли. Я впереди с Литвиненкой и Ванюшей Кузьминым, далее 1-й взвод, далее 3-й взвод, который ведет помкомвзвода Цурин.
Настроение у меня такое приподнятое, что сердце хочет выпрыгнуть. В этот час я
Мы идем все вперед и вперед. Вышли из леса. И только теперь я понял, почему не полетели самолеты. Мы попали в такой густой туман, словно окунулись в манную кашу. Но пока дорога знакомая, мы идем по выстроенной нами лежневке. Туман должен, очевидно, скоро рассеяться. А грохот кругом стоит невероятный. Пушки лупят откуда-то из тыла, а впереди слышна сплошная пулеметная трескотня, и где-то ухают разрывы снарядов.
Я вынимаю компас, вынимаю из планшетки карту, нахожу точку, где мы стоим.
Айда, вперед!
Навстречу едет грузовик, везет раненых. Слышим стоны. Надо спросить — сколько линий немецких траншей взято, но грузовик не останавливается. Идут два наших раненых. Еле отвечают, говорят, что вражеские укрепления не взяты, что немец палит какими-то неизвестными смертоносными снарядами.
Вдруг из тумана выплывает тощая фигура лейтенанта Ледуховского, вся его шинель и даже небритая щека в песке. Он бледен, идет шатаясь, за ним три наших молодца с винтовками, те, как видно, пообчистились, смотрят возбужденно и даже весело.
Ледуховский неожиданно обнимает меня за плечи, с его рукавов сыплется на меня песок.
— Сережа, если бы ты знал, что я пережил! — со стоном восклицает он.
Я пытаюсь его расспрашивать. Ведь он же возвращается с передовой, с инженерной разведки, я должен получить от него указания — до каких пор мне идти. Он должен мне сказать — на сколько километров продвинулись наши войска, или атака захлебнулась, и немцы выстояли.
Ледуховский со стоном отвечает: «Не знаю, неизвестно» — и, шатаясь, скрывается в тумане вместе со своей охраной.
Хорошо, что, пока я пытался выудить у Ледуховского хоть какие-то сведения, Самородов и Литвиненко расспросили его спутников. Оказывается, их накрыл «Ванюша», но они успели спрятаться. Но где немцы — неизвестно, кажется, первая и вторая линия их траншей нами взяты, а на третьей пехота остановилась. После залпа «Ванюши» Ледуховский почему-то приказал повернуть обратно.
Проклятый туман не дает мне никакой возможности самому решить — идти ли дальше или ждать. А чего ждать? Мое настроение таково, что хочется идти только вперед.
Решаю двигаться дальше. Будь я один, так бы и дошел до самых немцев. Закрадывается впервые сомнение. Ведь я веду больше сотни бойцов, я не имею права подвергать их напрасной опасности.
Веду их потихоньку. Лежневка кончилась. Теперь совсем недалеко передовая. Появились воронки. Несколько человек остаются их засыпать. Проклятый туман, который никак не рассеивается. А впереди пальба такая, что ничего не слышно. Я иду по компасу. Заглядывать в карту бесполезно: видимость сто метров и никаких ориентиров нет, да даже если бы они и были когда-то, все равно близ нашей передовой все сметено, все смешалось.
Иду, считаю шаги, верю только в компас. Сознаю ответственность задачи, неожиданно свалившейся на меня, проклинаю Ледуховского. Ну почему не меня послали в инженерную разведку? Знаю почему — у него две звездочки, а у меня вообще нет никаких погон. Но я бы не струсил, так бы и попер следом за атакующей пехотой. И сигнал бы дал вовремя, когда можно нашей роте начать двигаться.
Идем дальше. Я смотрю на компас, считаю шаги. Мои бойцы закапывают воронки, ровняют рытвины.
Мой новый помкомвзвода Ярошенко был не только хорошим певцом, но и хорошим художником. Сейчас я ему поручил расставлять столбики со стрелками-указателями. На каждой стрелке шифр вроде А-1-Б; это значит, что такая-то дивизия должна следовать точно по маршруту, который я ей указал. Да, для расстановки столбиков Ярошенко хорош, но как командир…
Как видно, ответственность пала на мои плечи огромная. Ледуховский струсил, Пылаева нет, нет никого из иного старшего начальства. А туман не расходится, и я иду, целиком доверяя компасу. Не будь тумана, я бы легко сориентировался по карте и был бы спокоен. А если компас врет? От ужаса у меня выскочил весь хмель.
Из тумана неожиданно выныривает приехавший с передовой «виллис», из него выпрыгивает неизвестный мне инженер-подполковник, спрашивает моих бойцов — где их командир. Я подбегаю, отдаю рапорт. Подполковник меня спрашивает, что мы тут делаем. Я объясняю. И вдруг он мне задает такие вопросы:
— А знаете ли вы, куда в таком тумане выйдет ваш маршрут? А знаете ли вы, что через полчаса по вашему маршруту двинется вся артиллерия дивизии?
Я решаюсь признаться, что не совсем уверен — туда ли я иду. Не видно никаких ориентиров. Сплошной туман, целиком доверяюсь компасу.
Подполковник мне отвечает, что он только что сам удостоверился — наши войска взяли первую и вторую линии немецких траншей и собираются атаковать третью, кажется, самую главную, которая идет через деревню Н. Маршрут, нанесенный на карту, — это грунтовая дорога мирного времени. Но сейчас дорогу не различить, вся земля сплошь зияет воронками, перекопана множеством ходов сообщения, опутана колючей проволокой, а возможно, и заминирована. Подполковник мне указывает путь, откуда он только что приехал. Надо взять правее, свернуть прямо по полю. Земля везде мороженая, и любые машины легко пройдут.
Он повел меня одного прямо в туман. Прошли мы с ним метров триста, далее он указал перстом: «Вот так держите».
Подполковник уехал. Я вернулся к своим бойцам. Закопали мы в землю еще один столбик с указателем, тем самым отклонившись от маршрута.
Судя по карте, до деревни Н. было километра три, но там еще сидели немцы. По приказу подполковника там мы вновь свернем на официальный маршрут.
Между тем сзади загремело, заскрежетало. Это поехали тракторы и автомашины с пушками и минометами, какие-то грузовики, подводы. Все они свертывали у нашего указателя и перегоняли нас.