Записки безумной оптимистки. Три года спустя: Автобиография
Шрифт:
Сейчас, когда мне самой начали звонить журналисты, я первым делом спрашиваю:
– Когда вы должны сдать интервью? Если через десять дней, то один разговор, а коли велено завтра… давайте приходите.
Один раз девушка с фотокамерой, хитро прищурившись, поинтересовалась:
– Это пиар такой?
– Что? – растерялась я.
– Ну, предложение приехать прямо сейчас, чай, пирожные, ласковые мопсы… Стараетесь произвести приятное впечатление? Думаете, тогда о вас хорошо писать станут?
Я не нашлась что ответить. Моя невестка Наташка, разливая кофе, вздохнула и ехидно ответила:
– Ага,
Корреспондентка захлопала ресницами. Мне внезапно стало ее жалко, такая молодая и глупая. То, что я стараюсь сделать визит работников диктофона приятным для них, – просто цеховая солидарность. Мне в жизни встречались разные экземпляры. В бытность журналисткой я отлавливала некоторых знаменитостей по месяцу, выслушивала грубые заявления: «Отвяжитесь!» или «О боже, как опостылели газеты!».
Порой, договорившись с каким-нибудь актером или писателем, я приходила на встречу и утыкалась носом в крепко запертую дверь. Иногда меня не пускали дальше коридора, стучали пальцем по наручным часам и предупреждали:
– Девочка, у тебя четыре минуты, задавай коротенько свои вопросы и уходи.
Но были и другие, среди них вдова маршала Катукова. Я не помню, к сожалению, как ее звали, но прием, оказанный мне в этом доме, забыть невозможно.
Я прибежала к ней ледяным декабрем, готовился материал к годовщине победы советских войск в битве за Москву, и я должна была задать вдове высокопоставленного военного несколько вопросов. Замерзла я в тот день ужасно, курточка из собачки совершенно не грела.
Вдова маршала глянула на синюю корреспондентку и моментально притащила тарелку, нет, тазик борща, страшно вкусного, восхитительно горячего, потрясающе ароматного. Никогда больше я не ела такого!
На выходе супруга Катукова сунула мне пакет.
– Это что? – удивилась я.
– Бери, деточка, – улыбнулась она, – скоро праздник, там небольшой подарок.
Дома я раскрыла пакет и нашла батон докторской колбаски из спеццеха, коробочку шоколадных конфет, баночку обожаемых Кешей шпрот и с десяток домашних пирожков с мясом.
Я была очень гордой девочкой, нервно реагировавшей на унижение. Десять рублей, сунутых мне папиным приятелем Генрихом, остались лежать на платформе станции метро «Киевская». Даже умирая с голоду, я ни за что в жизни не взяла бы от него подачки. Но жена маршала Катукова, как и Нина Петровна Хрущева, положившая мне тайком на кладбище в сумочку деньги, сделала это исключительно по доброте. Одна пожалела девчонку в курточке из искусственной собачки, другая решила помочь плачущей на могиле отца девушке. Никакой позы, никакого самолюбования собой доброй в их действиях не было.
Мы радостно слопали содержимое пакета, вот почему я всегда улыбаюсь всем журналистам, даже тем, кто приходит в мою квартиру с заданием «нарыть компромат», вот по какой причине покупаю к их визиту торт и предлагаю чай и кофе. В конечном итоге представители прессы должны быть за это благодарны не мне, а Нине Петровне Хрущевой и вдове маршала Катукова.
«Вечерка» научила меня работать. Володя Пахомов вбил мне в голову несколько постулатов.
– Имей в виду, раззява, – учил он меня, – опаздывать нельзя, если встреча назначена на пятнадцать часов, это не четверть четвертого и не половина третьего. Всегда тщательно проверяй информацию, визируй статью. Если берешь интервью, то в момент разговора старайся полюбить собеседника, он это обязательно почувствует и станет откровенным. Не перебивай, дай человеку выговориться.
После очередной тирады Вова хватал мою заметку и начинал орудовать ручкой, вычеркивая целые абзацы.
– Краткость – сестра таланта, – бормотал он.
Я только вздыхала, получив пять строчек, оставшиеся от трехстраничной заметки. Спорить с Пахомовым было нельзя, он моментально краснел и орал:
– Пошла вон!
Но, несмотря на противный характер и ярко выраженную любовь к алкоголю, Володя был настоящим, очень талантливым журналистом, меня он обучал старательно, применяя только один известный ему метод воспитания – розги. Доставалось мне по любому поводу. Не нашла информацию – идиотка, плохо написала материал – дура, трепалась в коридоре с коллегами – лентяйка.
Приходя домой, я падала на диван и рыдала от обиды. Но именно Вовка пошел к главному редактору и уговорил того брать меня временно на оклад, когда кто-то из сотрудников уходил в отпуск. Именно Вовка бросал мне на стол пару пирожков из столовой и бурчал:
– Вот черт, обожрался, эти не влезли. Засунь их в шкаф, кто-нибудь слопает с чаем.
Только Вовка, обозвав меня идиоткой, дурой и лентяйкой, выписывал мне за трехстрочную заметку гонорар в десять рублей, а потом лаялся в бухгалтерии, когда там не желали платить такую огромную сумму за крошечную информацию. Порой он доводил меня до истерики своими придирками, но именно Володя сделал из меня профессионального журналиста, и я всегда вспоминаю его с благодарностью.
«Вечерка» семидесятых – это особое место. Газета «Вечерняя Москва» стояла особняком среди прочих партийных советских изданий. Ее приносили москвичам после восемнадцати часов, и городской комитет партии разрешал допускать на страницах некоторые вольности. Первая и вторая полосы заполнялись официозом, третья посвящалась культуре и рассказам о москвичах, а вот на четвертой по пятницам печатали юморески, милые рассказы, допустим, о новых жителях зоопарка, кулинарные рецепты и кроссворды. Тираж у «Вечерки» был огромным, ее расхватывали в мгновение ока, и я очень гордилась, что служу крохотным винтиком в этой машине прессы.
Одно обидно – я хорошо понимала, что никакого карьерного роста ждать не приходится, у меня было сразу три отрицательных качества: Груня Васильева принадлежала к женскому полу, не являлась членом партии и имела на руках ребенка при полном отсутствии мужа. Женщина с подобной анкетой в те годы никаких шансов для успешного взлета вверх по служебной лестнице в прессе не имела.
Впрочем, в «Вечерке» нашелся один человек, который решил проявить обо мне заботу, член редколлегии Илья Львович П., мужчина в возрасте, если не сказать старый, опытный, заслуженный сотрудник, имевший влияние на главного редактора Семена Давыдовича Индурского.