Записки безумной оптимистки. Три года спустя: Автобиография
Шрифт:
Фася поставила чайник, вытащила чашки, потом вдруг выглянула в коридор и крикнула:
– Аркадий Николаевич, идите чайком побаловаться!
Бабушка очень любила зятя, папа платил ей той же монетой. Иногда он шутил:
– Вот что, Тамара, соберешься меня бросить, все отдам, кроме Афанасии Константиновны.
Услыхав, что бабуля зовет давно умершего человека, я испугалась и спросила:
– Фася, ты с ума сошла? Отец скончался в семьдесят втором!
Бабушка растерялась:
– Совсем из головы выпало.
Мне ситуация показалась странной, и я постаралась побыстрей забыть о ней. Но, к сожалению, это было лишь началом процесса. Болезнь Альцгеймера страшная вещь, день за днем ты наблюдаешь, как любимый человек умирает, уходит от тебя душой. Тело его остается на земле, а сущность исчезает, и через какое-то время ты в ужасе понимаешь: его больше нет, перед глазами лишь внешняя оболочка.
За что моей бабушке, абсолютно святой женщине, никогда в жизни не сделавшей никому плохо, господь послал это испытание, я не понимаю. Фася перестала узнавать нас с мамой, не могла выйти на улицу, разговаривать по телефону, смотреть телевизор, читать книги. Весь ее мир сжался до крохотного кусочка, а единственной радостью стала вкусная еда. Бабушка превратилась в грудного младенца.
В середине октября я купила в буфете «Вечерки» раритетную по тем годам вещь – глазированные творожные сырки и тут же принесла их бабушке. Фася к тому времени давно перестала идентифицировать внучку.
Положив пару сырков на тарелочку, я вошла в спальню к бабушке и сказала:
– Это едят, попробуй, очень вкусно.
Бабушка села, взяла угощенье, а я решила пойти домой, повернулась и услышала:
– Грушенька, не попить ли нам чаю?
От удивления я споткнулась и обернулась. Фася смотрела на меня, ее глаза, последний год совершенно пустые, ярко сияли на лице.
– Ты мне? – глупо спросила я.
– А кому же еще, – усмехнулась Фася, – пошли, заварю.
Не успела я и охнуть, как бабуля вскочила и побежала к плите. Она действовала ловко и уверенно. Достала из шкафчика железную коробочку, ополоснула чайничек кипятком. У меня просто пропал дар речи, получалось, что бабушка стихийно выздоровела от болезни Альцгеймера, но такого просто не могло быть!
Мы сели за стол и стали разговаривать, как в прошлые времена. Потом бабушка сказала:
– Устала, пойду отдохну.
Я уложила ее в кровать. Фася перекрестила меня и вздохнула:
– Дай господь тебе счастья, не упусти Александра Ивановича, он очень на Стефана похож.
Я поцеловала бабулю:
– Спи, завтра поговорим.
Фася закрыла глаза, а потом вдруг сказала:
– Не обижай Аркашеньку, хороший мальчик растет, на Стефана похож.
У бабушки все симпатичные ей люди походили на покойного мужа.
Я усмехнулась и ушла смотреть телевизор, отчего-то мне расхотелось торопиться домой. Часа через два я все же решила отправиться к себе, зашла в спальню, хотела поцеловать Фасю перед уходом и… поняла, что она умерла.
Бог наградил Афанасию за праведную жизнь, перед кончиной он дал ей возможность попрощаться с внучкой.
Когда много лет спустя я рассказала об этом странном случае своей подруге Оксане, хирургу по профессии, та не удивилась.
– Подобные казусы описаны в медицине, – объявила она, – мозг человека плохо изученная территория. Перед смертью он включает какие-то бездействующие в нормальной жизни механизмы, и происходят чудеса. Иногда больные выходят из комы, иные начинают говорить, слепые прозревают. Родственники, как правило, радуются, думая, что следующий этап – окончательное выздоровление, но специалисты знают – подобное лишь кратковременный всплеск перед кончиной, так электрическая лампочка вспыхивает невероятно ярким светом за пару секунд до того, как перегореть.
В 85-м году я ушла из «Вечерки», мы с Александром Ивановичем захотели общего ребенка, и муж сказал:
– Уж извини, но у человека, работающего в ежедневной газете, получится что угодно, кроме здорового младенца.
И я, бросив практическую журналистику, устроилась в библиотеку, стала выдавать людям на абонементе книги. Может быть, кому-то столь резкий зигзаг покажется странным, но я к тому времени безумно устала, носясь по городу в поисках информации, и четко поняла: никакой карьеры не сделаю, так и стану бегать до старости по людям с карандашом и блокнотом, задавая им уныло-идиотские вопросы типа: «Ваши творческие планы?»
Я в восемьдесят пятом оказалась перед выбором, который часто делают женщины: семья или работа. И, не колеблясь, ушла в библиотеку.
Год, проведенный в районном книгохранилище номер шестьдесят восемь, стал одним из счастливейших в моей жизни. В этом учреждении подобрался совершенно уникальный коллектив, состоящий из одних только женщин. Никаких сплетен, подсиживаний друг друга, истерик и скандалов тут не водилось. Все дамы были уже, скажем так, за тридцать, имели мужей, детей, внуков и жили только ради них. В библиотеку сотрудницы ходили, как в своеобразный клуб, все страстно любили книги.
Я оказалась самой молодой, и коллеги стали меня натаскивать. Первым делом научили готовить. В обеденный перерыв дамы доставали из сумок собственноручно приготовленные блюда и угощали друг друга. Кулинарки они были феерические, и я только успевала записывать рецепты. Библиотека стала вторым домом и для моих мальчишек, там было очень удобно готовить уроки, вся литература под рукой, но Аркашке с Димкой больше нравилось проводить время на кухне, за громадным столом, на котором стояли тарелки с пирожками, которые испекла Любовь Аркадьевна, лежало печенье, вдохновенно созданное Тамарой, и издавали аромат котлеты, пожаренные Кларой Егоровной. Даже диетическая еда, приготовленная Мариам Марковной, пришлась им по вкусу. Я тоже фаршировала кабачки морковкой, но дома мальчишки воротили от них нос, а патиссоны, потушенные Мариам Марковной, проглатывали в момент.
Летом 86-го года я отправилась на узи и узнала, что у меня должна родиться девочка. Когда врач объявил об этой новости, из моих глаз потоком хлынули слезы.
– Не расстраивайтесь, – стала утешать меня доктор, – вы молодая, еще родите мальчика.
Язык не повернулся сказать ей, что я уже имею двух безобразников и третьего просто не вынесу, я мечтала о тихой, скромной девочке. Впрочем, как выяснилось, Александр Иванович тоже хотел дочь. Когда я вышла из кабинета, муж взял меня за руку и робко поинтересовался: