Записки безумной оптимистки. Три года спустя: Автобиография
Шрифт:
– Эй, подпевай, – и завел: – «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед…»
Мне стало весело, и я заорала вместе с ним:
– «Чтобы с боем взять Приморье, белой армии оплот!»
Горланя революционные песни, мы добрались до церкви, Машка отчего-то беспрестанно чихала, у меня скребло в горле, а в глаза словно кто-то насыпал песку.
– Усе, – сообщил добрый самаритянин, – приперлись до места, мне налево, а тебе пехом чапать.
Я попыталась вручить шоферу «на бутылку», но он, выматерившись, заявил:
– Ваще офигела! Стану я
Я стала благодарить его.
– Во народ, – оборвал он меня, – я ничего ж не сделал, греби себе в деревню, только комбикорм вытряхни.
– Что? – удивилась я.
Водитель ткнул корявым пальцем в короб и торчавшую из него железку.
– На птицефабрику корма везу, вот из трубы на голову, зараза, сыплется!
Я оглядела Машку и увидела, что та вся покрыта липкой зеленой пылью, впрочем, и сама я была не краше.
Вот почему девочка кашляла, а у меня першило в горе и чесались глаза: нас обсыпало едой для кур!
– Ну прощевай, – кивнул шофер, – мабуть, ищо свидимся.
Он влез за руль, включил мотор и завопил:
– «Буря, ветер, ураганы, нам не страшен океан…»
С ужасающим хлюпаньем колымага двинулась вперед. А мы с Маней поплелись на речку смывать комбикорм.
Но не зря говорят, что человек ко всему привыкает. На следующий год я уже вполне споро управлялась с ведрами, не боялась соседской коровы, отгоняла палкой противных индюков, ловко полоскала на речке белье. Перестали меня пугать и хозяева. Дело в том, что дед пил до положения риз. Мне, никогда не жившей с алкоголиками, сначала было жутко наблюдать за жизнью супружеской пары. Дедок, приняв на грудь, начинал бегать за бабкой с топором и вопить:
– Ща убью заразу, усю мне жизню покалечила!
Старуха орала и уносилась по грядкам вдаль. Я пугалась безмерно, хватала Маню, Снапа, Клеопатру и удирала за околицу. Там я отсиживалась около часа, а потом кралась назад, до дрожи боясь разбудить деда, спавшего прямо на земле, в лопухах. Но потом пришло понимание: это у них ритуал такой, игра в догонялки.
Поэтому на втором году нашего пребывания в Глебовке я спокойно наблюдала, как дедок носится за бабкой вокруг избы, размахивая над головой колуном.
Один раз они устроили свои гонки, когда я пила чай. Вдруг раскрылась дверь, бабка влетела ко мне и шмыгнула под стол. Через секунду на пороге возник дед с самым безумным видом и заорал:
– А ну все на …. зарублю на …. вылазь …!
Я топнула ногой:
– Пошел вон с моей половины! Я деньги за лето заплатила и хочу жить спокойно! Ступай к себе, там и безобразничай!
Дед попятился:
– Ладно, ладно, ты, Грань, не сердися, уже убег!
Чуть ли не на цыпочках дедок вышел во двор. Несмотря на пьянство и вздорный характер, он был честным человеком. Раз жильцы деньги заплатили – пусть отдыхают.
Бабка, кряхтя, выползла из-под стола. Я угостила ее чаем с мармеладом. Старуха скушала пару чашечек и вдруг сказала:
– Знаешь, чаво мой бузит? Ревнует! Твой муж тихий совсем, ученый человек, а квелый. Мой же хоть и дурак, да любит меня. Вона как с топориком носится, по молодым годам и прибить мог, я вся синяя ходила, чистый баклажан!
В ее голосе слышалась откровенная гордость и жалость ко мне, которую муж так не любит, что даже не бьет по субботам.
Много интересного пережили мы в Глебовке. На третьем году нашей деревенской эпопеи у соседей случился пожар. Как на грех, именно в этот день бабка отправилась на рынок торговать картошкой, а дед получил пенсию и удрапал в магазин за бутылкой.
Когда занялась соседняя изба, я перепугалась настолько, что вылетела во двор в одной майке, забыв надеть юбку. Огонь полыхал вовсю. Жители деревни сбежались и молча стали наблюдать за происходящим. Никто из них не схватил ведра с водой и не полез выносить вещи. В огонь кинулись лишь Кеша и Леша, муж второй бабкиной дачницы, моей хорошей знакомой Гали. Она вместе с супругом и дочкой Катей жила у старухи на огороде, в сарайчике.
Кешка с Лешей повыбрасывали наружу что сумели, вытащили холодильник, телевизор и бросились спасать бабкин дом.
Сын залез на крышу, Алексей подавал ему ведра с водой, мальчик поливал крышу и стены, огонь вплотную подступал к нашей избе. Я металась от колодца с ведрами, забыв про то, что ношусь полуголой, Маня и Катя, совсем крошки, вытаскивали на всякий случай все вещи из избы… У нас не хватало ни рук, ни ног, а деревенские спокойно лузгали семечки.
– Ща рванет, – сказал один из мужиков, – тама у Надьки баллоны с газом.
Не успел он вымолвить эту фразу, как раздалось оглушительное «ба-бах». Крыша избы подлетела вверх, я с ужасом увидела, как ноги Аркашки взметнулись к солнцу. Потом оцинкованное железо хлопнулось назад, Кеша, непонятным образом удержавшийся за трубу, заорал:
– Леха, рой вокруг дома яму!
В общем, часа два мы отбивали избу у огня и победили. От соседского дома остались страшные черные головешки, наша «дача» стояла в целости и сохранности.
Переведя дух, мы оглядели друг друга. Галка, вся в пепле и саже, в разорванной кофте, Машка и Катя, похожие на чертенят, босые и мокрые с головы до ног, Кеша, всклокоченный, порезавший руки о крышу, Леша с рассеченным лбом, Снап, абсолютный терьер-негр, Клеопатра в песке и я без юбки, с обезумевшим взором.
С трудом успокоившись, мы сбегали на речку, вымыли кое-как детей, ополоснулись сами, отстирали там Снапа, Клеопатру и Галкину кошку по имени Симка, а потом решили попить чаю.
Но не успели мы разлить его по чашкам, как раздался дикий треск. В полном ужасе вся компания вылетела во двор. Мне с перепугу показалось, что теперь загорелись другие соседи, живущие слева, но перед глазами предстала иная картина. Забор повален, а в огороде стоит пожарная машина.
– Эй, девки, – заорал один из работников брандспойта, – где тута горит? Вызов пришел из вашей Глебовки.