Записки богемского отшельника
Шрифт:
Пока Джереми жил с нами, он много рассказывал мне о Древнем Египте, о работе археологов в Долине Царей, подарил интересные книги и журналы. Мистер и миссис Дэвис уехали, а я «заболел» историей Египта. Так иная встреча меняет жизнь человека.
Продолжать учебу в Праге я не хотел, отношения с чехами у немцев в это время там часто становились неприязненными, оставалось ехать в Вену или в Грац. Отец был категорически против Вены, этого «гнезда пороков», а мать считала Грац «историческим захолустьем», что было тоже абсолютно несправедливо. Решено было послать меня учиться в гимназию в Берлин, чтобы я жил при этом у двоюродной сестры матери. Почитав в библиотеке про музеи, галереи и театры Берлина, я немедленно согласился. Так в мои пятнадцать лет все изменилось – из богемской глубинки я попал прямо в имперскую столицу Германии.
Наверное,
Берлин поразил меня иным – своей насыщенной общественной жизнью, активностью людей, суетой, событиями, праздниками, парадами, театрами, синематографом, выставками, музеями, кофейнями, ресторанами и модами.
Теперь все по порядку. В начале августа 1905 года я приехал в Берлин, где меня должна была встретить моя двоюродная тетка Грета, которую я поджидал на перроне вокзала, наполненного спешащими людьми, голосами носильщиков, пассажиров и провожающих, лязгом и шипением локомотивов, дымом и паром. Я искал глазами тетушку средних лет, а ко мне подошла молодая дама в светлом бежевом платье, в модной шляпке с перышком, это и оказалась моя тетя – учительница французского языка из престижной и очень современной частной гимназии для девочек, ведущая в ней же для желающих спортивный занятия. Кроме того, она была призером городских и земельных чемпионатов по лаун-теннису, стрельбе из лука и пистолета.
И вот фрау Грета Дитц поцеловала меня в щеку, одной рукой обняла, а другой подхватила как пустую картонку один из моих чемоданов, самый тяжелый, и стремительно повлекла меня за собой. Я попытался забрать чемодан у нее, но она только смеялась и не отдавала. Оказалось, что Грета, а она потребовала, чтобы я не смел произносить «тетя» или «фрау», живет на улице Альт-Моабит, недалеко от известной тюрьмы, рядом со знаменитым парком Тиргартен в получасе неспешной ходьбы от достопримечательностей самого центра Берлина. Мне очень сильно повезло.
Грета Дитц на самом деле не была такой молодой, как казалось, ей было уже 37 лет. С мужем Генрихом они расстались пять лет назад, но официально состояли в браке, так было для них обоих полезно, для нее, как преподавателя, и для Генриха, как адвоката. Они поддерживали спокойные дружеские отношения, ибо расстались по обоюдному согласию, по-немецки, на почве «полного взаимного охлаждения чувств», как определила сама Грета. Были ли у нее еще романы, я не знаю, может быть, мимолетные на курортах Италии и Франции, куда она выезжала на два месяца летом каждый год и где обязательно участвовала в соревнованиях по лаун-теннису. На почве тенниса Грета когда-то в Ницце познакомилась с семьей короля Швеции Густава V, обыграла его на корте несколько раз, а когда он узнал, что Грета по матери шведка, то пригласил ее к себе в гости. Там она играла в лаун-теннис не только с ним, но и с русской великой княгиней Марией Павловной и разными людьми из высшего общества. Такие знакомства и связи простой по своему происхождению женщины высоко поднимали ее статус в престижной школе для девочек, где каждая вторая стремилась быть на нее похожей. Король писал ей письма, называл в письмах Маргарита, она не возражала. Терпеть не могла, когда ее называют «Гретхен», говорила, что «сразу перед глазами встает образ средневековой глупой курицы».
Давала она частные уроки тенниса и стрельбы из спортивного лука также в клубе при американском посольстве в Берлине. Ее уроки стоили больших денег, заработки в школе были сравнимы с профессорскими в университете, а еще она вела свои колонки в трех спортивных журналах и одном вестнике феминизма. При этом суфражисткой она не была, и проблемы женского равноправия ее интересовали только в части доступности для женщин различных видов спорта.
Я не сразу понял, в какие железные руки попал. Она меня устроила в лучшую гимназию для мальчиков, где было мало бюргерских неразвитых сынков и детей высокомерного прусского дворянства, а в основном
Грета требовала, чтобы я учился только на «отлично», не меньше двойки, а лучше единицы по всем предметам, помогала мне организовывать занятия, прививала дисциплину, делала внушения. При этом она была настоящим другом, старшим товарищем, а не тетушкой-воспитательницей. Больше всего ее радовало, что я тянулся к науке, культуре и искусству, но огорчало мое полное равнодушие ко всем видам спорта, включая ее любимый лаун-теннис.
У меня слишком мало времени, чтобы описывать мою жизнь в Берлине в 1907–1914 годах, ведь неумолимо приближаются конец Германии и мой конец.
Перехожу сразу к важному для понимания моей судьбы обстоятельству – я стал завсегдатаем Музейного острова на Шпрее и фанатиком замечательного собрания королевского Египетского музея, где обнаружил прекрасную коллекцию произведений искусства. То, что посеял во мне когда-то Джереми Дэвис, начало давать всходы. Часами я рассматривал египетские находки, как и многих, меня поразили бюст Нефертити, царицы Египта, скульптурный портрет царицы Тийи, изображения Эхнатона с семьей и многие артефакты, найденные в Тель-Амарне.
Видя мой интерес к истории, Грета, по совету директора гимназии, стала готовить меня к поступлению на философский факультет прославленного Берлинского университета, расположенного совсем недалеко от нашей пятикомнатной квартиры, где я один занимал целых две комнаты. Родители не жалели денег на мое обучение, по-моему, в этом не меньше их участвовала своими средствами и сама Грета. Как можно заметить, у нее своих детей не было, не было братьев и сестер, и она меня считала даже не племянником, а, скорее, младшим братом. Могла, рассердившись, дать легкий подзатыльник, могла слегка тиранить, потом немного баловать, иногда долго разговаривать за чашкой чая, делиться своими проблемами, выслушивать мои признания. Я приобрел в ней своего если не единственного, то самого лучшего друга. Еще она считала, что у меня всегда должны быть карманные деньги: «Мужчина без денег – социальный инвалид». Все у нее получалось легко и непринужденно, и на работе, и дома, и где угодно еще, но под всем этим лежал ее систематический, организованный неброский труд. Она, подобно примам-балеринам, скрывала те реальные усилия, что тратила на организацию работы и создание своего образа жизни, которые иные дамы, наоборот, демонстрируют окружающим, чтобы их оценили или пожалели.
Были ли у меня в то время друзья? Конечно, были, и довольно много: мой класс, родственники и приятели одноклассников, еще откуда-то появившиеся знакомые юноши и девушки, ведь столичная прусская молодежь, в отличие от обывателей Судетского края, ценит культуру и знания, мои же успехи в математике, латыни и французском, истории и географии были бесспорными. По всем этим дисциплинам я был всегда первым, физика, астрономия, химия, биология и логика также давались легко. Немного я отставал вначале от сверстников в части знания литературы и искусства, все-таки сказывалось провинциальное воспитание, но под чутким руководством Греты за год преодолел полностью этот разрыв. Огорчения доставляли только уроки гимнастики, фехтования и верховой езды, причиной того были моя неловкость и слабосильность. Где-нибудь в кадетском корпусе или дворянском институте это стало бы для меня проблемой, но не в нашей гимназии, где эти предметы шли по остаточному принципу вместе с музыкой и рисованием. Грета немного переживала, пыталась учить меня лаун-теннису и танцам, потом махнула рукой. Неожиданно выяснилось, что я неплохо стреляю из пистолета, только это ее хоть немного утешило, и на мое совершеннолетие, когда мне в январе 1911 года исполнился 21 год, она не нашла ничего лучшего, чем подарить мне особо тщательной сборки, высшего качества офицерский пистолет фирмы Маузер образца 1905 года, который потом три года лежал в шкафу, где он, как выяснилось, просто ждал своего часа.