ЗАПИСКИ Д’АРШИАКА МОСКВА
Шрифт:
456
их: драматические сцены, драматические очерки, драматические изучения, даже «опыт драматических изучений». Этими формулами Пушкин прекрасно передавал сущность коротких драм Барри Корнуоля. Это психологические этюды отдельных страстей в сжатой диалогической форме. Отмечая 27 января пьесы, особенно близкие ему, Пушкин выделил среди них два «драматических изучения» – опыт о ревности и о мщении, «Амелию Уэнтуорт» и «Людовико Сфорца».
Этими драмами Пушкин в то утро мог тоже «невольно зачитаться». В них было много общего с его собственной судьбой. В первой из них Готфрид Уэнтуорт, возмущенный нежностью своей жены Амелии к юноше Карлу, решает отправить его в
Вот характерный отрывок из их объяснения:
«Амелия. Я прошу тебя снять проклятье твое с этого юноши. Он невинен. Он совершенно невинен перед тобою. Что ж касается до меня, то я также слишком невинна, чтобы просить за себя, но дай сказать мне, что с того печального часа, когда я сделалась женою твоею, я была так верна холодному союзу нашему, как будто сердце мое с самого начала принадлежало тебе или как будто было побеждено твоим великодушием после. Еще раз умоляю тебя – пощади этого мальчика…
Уэнтуорт. Женщина! всегда ли просьбы твои так горячи, как теперь? Клянусь небом и землей, если бы я еще колебался, то это заставило бы меня решиться. Поди в свою комнату теперь и в глубоком размышлении обдумай, как хорошо будет раздаваться имя твое – в то же время и мое имя, – когда его будут произносить в насмешках».
Нам известно, что аналогичные соображения в значительной степени руководили и Пушкиным: он вменял себе в обязанность защищать от насмешек свое имя, принадлежащее всей стране.
Другой драматический очерк Корнуоля, «Людовико Сфорца», трактовал не менее сложную проблему – право на мщенье.
Вот одна из сцен драмы:
«Изабелла (в сторону). Благодарю вас, духи мести! (К Людовико.) Теперь пора вкусить бессмертного вина, государь, и выпить в честь Купидона.
С ф о р ц а. Вино очень холодно.
Изабелла. Оно скоро покажется тебе горячее. Говорят, что оно согревает сердце. Вчера я читала об одном старике, поэте греческом, который посвящал всю жизнь свою вину и умер от винограда; ведь это справедливо, кажется?
С ф о р ц а. Да. Это вино…
Изабелла. А сколько рассказывают повестей о людях, которых бесчестная жизнь имела бесчестный конец: я думаю, что кровожадный убийца всегда умирал также от убийства, а изменник от измены!… Так яд дается за яд…
С ф о р ц а…Сердце мое, сердце мое! Злодейка! Я слабею, слабею – ах!…
Изабелла. Я хотела легче совершить правое мщение свое, но невозможно было… Что ж было делать? Другого спасенья не было, и кровь пошла за кровь…»
Такие сцены напряженных и злых страстей – гнева, гордости, похоти, мстительности – перечитывал Пушкин в утро 27 января.
Но время идет. Скоро одиннадцать. Карандаш поэта отчеркивает в оглавлении «Людовико Сфорца», «Амелию Уэнтуорт», «Сокол», «Любовь, излеченную снисхождением», «Средство побеждать».
Пушкин завертывает книгу в плотную серую бумагу, надписывает адрес и быстро набрасывает сопроводительную записку. Это его знаменитое последнее письмо Александре Осиповне Ишимовой:
«…Вы найдете в конце книги пьесы, отмеченные карандашом, переведите их как умеете – уверяю Вас, что переведете как нельзя лучше. Сегодня я нечаянно открыл Вашу Историю в рассказах и поневоле зачитался. Вот как надобно писать».
Такова последняя запись Пушкина. Уходя из жизни, он посылает безвестному малому товарищу по их общему делу – служению русской литературе – свою озаряющую похвалу, бодрящую ласку и прощальный привет.
458
Нам известна точная история этой последней посылки Пушкина. «27 января, – свидетельствуют друзья поэта, – в третьем часу пополудни девица Ишимова получила от него пакет, собственною рукою его надписанный, в нем книгу для перевода и письмо, после которого, по всей вероятности, уже некогда ему было написать ни строки, кроме означенного адреса на пакете к ней».
Это верное указание: писать более было некогда. Предстояло спешно сговориться с Данзасом, отправиться во французское посольство к д'Аршиаку, послать за пистолетами к оружейнику Куракину, условиться о месте и часе встречи, переодеться, как для вечернего выхода, в свежее белье и до наступления сумерек обменяться огнем с противником. Сколько дел, и как мало времени!
Редактор «Современника» отодвинул книги, положил перо и отошел от письменного стола.
Последний литературный день поэта Пушкина был окончен. Двадцатилетний творческий труд его обрывался навсегда.
Это было в среду двадцать седьмого января 1837 года в одиннадцать часов утра.
ЛЕОНИД ПЕТРОВИЧ ГРОССМАН
Л. П. Гроссман родился 25 января 1888 г. в Одессе, в семье врача. В 1904 г. с серебряной медалью окончил Ришельевскую гимназию, один год состоял студентом Сорбонны в Париже. В 1911 г. закончил Одесский университет, где и начинается его преподавательская деятельность. С 1921 г. Л. П. Гроссман работает в Москве: читает курс методологии и истории критики в Высшем литературно-художественном институте им. Брюсова, ведет семинары и читает лекции на высших литературных курсах, кроме того, состоит ученым секретарем литературной секции Государственной академии художественных наук. Писать Гроссман начал с семи лет, а первое печатное выступление относится к 1903 г., когда в газете «Одесский листок» появилась его рецензия на спектакль по пьесе М. Метерлинка «Жуазель». Именно с этого года он активно работает в области литературоведения и художественной критики в журналах «Вестник Европы», «Русская мысль», «Красная нива», «Каторга и ссылка», «Новый мир», «Искусство», «Печать и революция». Широкую известность Гроссману принесли исследования творчества Пушкина, Достоевского, Сухово-Кобылина, Чехова, Лескова, Бальзака, книги и статьи по истории русской литературы – «Вторник у Каролины Павловой» (1919), «Три современника» (1922), «От Пушкина до Блока» (1926), «Спор о Бакунине и Достоевском» (совместно с Вяч. Полонским) (1926), «Борьба за стиль» (1927), «Преступление Сухово-Кобылина» (1940), «Поэтика Белинского» (1954). Широта интересов, огромная эрудиция ученого позволили ему написать и опубликовать работы, посвященные театру и искусству актера: «Театр Тургенева» (1924), «Пушкин в театральных креслах» (1926), «Театр Сухово-Кобылина» (1940), «Алиса Коонен» (1930), Особое место в творческой деятельности Гроссмана занимают три историко-биографиче-
460
ских романа-«Записки д'Аршиака» (1930), «Рулетенбург. Повесть о Достоевском» (1932), «Бархатный диктатор» (1932). Блестящее знание эпохи, умение построить занимательный, порой интригующий сюжет, яркий живой язык и запоминающаяся галерея образов людей, представляющих разные сословия русского общества прошлого века, определили широкий успех этих произведений, неоднократно издававшихся как у нас в стране, так и за ее пределами (в Англии, Польше, Чехословакии, Италии).