ЗАПИСКИ Д’АРШИАКА МОСКВА
Шрифт:
За время моего пребывания в России я не успел достаточно ознакомиться с характером и нравами русских женщин. От некоторых кавалергардов я слышал, что объятья и поцелуи были обыденным явлением в их светской практике. Петербург, с его военной молодежью, бальными встречами, лагерями и дачами на островах, способствовал сближениям и располагал к некоторой вольности нравов. Мне всегда казалось, что старшая свояченица Пушкина охотно подчинялась этим обычаям своего круга. При несомненной страстности своей натуры она могла, быть может, приближаться и к опасной черте в этой рискованной игре обузданных влечений и затаенных страстей.
Наблюдая
Впечатления эти сложились у меня не сразу. Но уже
137
на вечере нашего первого знакомства я заметил, что старшая Гончарова чрезмерно внимательна к моему брату. Когда Жорж в первой паре с Пушкиной уверенно и стремительно вел мазурку, черные глаза старшей сестры тревожно вспыхивали и загорались ревнивым огоньком. Было ли это еще неясное влечение, зарождение чувства или разгоравшаяся страсть – мне было трудно судить по первому взгляду. Но я чувствовал, что эта смуглая девушка, отмеченная алмазным вензелем по атласу своего убранства, с глубоким волнением следит за юным кавалергардом, стремительно уносящим в порывистом плясе, под звон, бряцанье и трубные клики, нежнейшую из женщин, воскресшую Эвтерпу из Лувра, мучительно-прекрасную северную Психею.
VIII
Всю зиму и весну 1836 года барон Геккерн путешествовал по Европе.
Поездка его была вызвана причинами политического и личного порядка. Острая распря Голландии с ее отпавшей областью – новым бельгийским королевством – могла разрешиться вмешательством Николая I. Голландский король, не оставляя мысли о новой войне, вызвал Геккерна для личного доклада. Посланник решил воспользоваться этой поездкой для устройства своих семейных дел: он считал необходимым закрепить законными узами свою близость с Жоржем д'Антесом. Наконец, личное общение с поставщиками барона в Париже, Лондоне и Амстердаме могло иметь важные коммерческие последствия, которыми так дорожили в посольстве на Невском.
Я успел за это время присмотреться к покровителю моего кузена. Нидерландский министр принадлежал к людям, требующим во всяком деле полноты и завершенности. Упорством и настойчивостью, иногда длительным и обходным путем, он обычно добивался в интересующих его вопросах той окончательной ясности, которую настоятельно требовала от всех житейских обстоятельств его властная и цепкая натура политика. Крупный делец и притом знаток искусств, он в каждое свое предприятие вносил мелочную отчетливость делового расчета и приятную законченность художественного изделия. Свои отношения с Жоржем он считал недостаточно полными, по-
скольку им не хватало официальной санкции и открытого общественного признания. Пущенный им слух, что д'Антее – его племянник, не встретил достаточного доверия в петербургском свете, склонном объяснять по-своему близость голландского представителя к молодому французу. Некоторые недоброжелатели называли Жоржа побочным сыном Геккерна и скандальными толками как бы бросали тень на его офицерский мундир.
Вот почему посланник решил придать своему сомнительному свойству с Жоржем характер открытого и почетного родства, закрепленного высокими сословными учреждениями и верховной властью двух государств. Всевозможным темным слухам и насмешливым пересудам он решил противопоставить акт дворянской палаты Голландии, скрепленный высочайшими утверждениями нидерландского короля и русского императора.
Мой дядя Жозеф-Конрад в ответ на предложение Геккерна усыновить Жоржа ответил полным согласием, прислав официальный отказ от своих отцовских прав. Посланник увозил с собою прошение Жоржа д'Антеса на имя короля Голландии о предоставлении ему прав на титул, имя и герб баронов Геккернов.
Эта фамильная тайна стала мне известна как родственнику Жоржа. В качестве же члена французского посольства я был осведомлен и о политической миссии барона. В настоящее время я располагаю письмами голландского посланника, относящимися к его весенней поездке 1836 года. Они сохранились в архиве Жоржа д'Антеса и небезразличны для хода моей хроники.
Петербург, Нидерландское посольство
Барону Жоржу д'Антесу.
Гаага, 14 декабря 1835 года.
Мой единственный!
Я мог бы вполне доверить дипломатической почте выражение моей глубокой тоски по тебе и жгучего желания быть снова с тобою, если бы не знал, что ты не выносишь письменных изъявлений чувств и требуешь от корреспонденции прежде всего деловых сообщений.
Подчиняюсь твоей воле и обращаюсь к фактам. Мой начальник министр Верстолк фан Зелен принял меня с исключительной любезностью: наше правительство по-прежнему видит главную опору своей политики в Пе-
139
тербурге и чрезвычайно интересуется всеми планами императора Николая в области внешних сношений. На четверг утром мне назначена аудиенция у короля для высочайшего доклада, а на другой день я буду принят наследным принцем и его супругой, которая ждет с нетерпением моего рассказа о ее венценосном брате.
Я успел переговорить в общих чертах с Верстолком о нашем деле. Он одобряет намеченные нами шаги и полагает, что никаких препятствий со стороны дворянской палаты не последует, поскольку речь идет о французском дворянине безукоризненного происхождения.
К сожалению, я встретил возражения среди членов нашей фамилии. Опекун моих племянников заявляет протест против нашего плана во имя интересов малолетних баронов Геккернов. Но я сильно надеюсь на аудиенцию у короля. О, если бы я мог скорее назвать тебя пред лицом всех моим сыном и наследником!
Политическое состояние моей родины на этот раз мало порадовало меня. Мы накануне войны. Наше правительство категорически отказывается принять лондонский протокол и признать независимость Бельгии. Мы будем настаивать на воссоединении нидерландских провинций. Вооруженное столкновение неизбежно. Вся наша армия на военном положении. Флот приведен в боевую готовность. Несмотря на интригу Франции и Англии мы верим в мощную поддержку наших интересов кабинетами Вены и Петербурга.