ЗАПИСКИ Д’АРШИАКА МОСКВА
Шрифт:
– Я думаю, мы можем это не вносить в условия дуэли, а только соответственно определить расстояния и общие правила борьбы.
– Вы правы. Итак, предлагаю десять шагов.
– Между барьерами. Но от каждого барьера по пяти шагов в поле на продвижение противников и для выстрела на ходу.
– Принимаю. Но в случае безрезультатности первого обмена выстрелами поединок возобновляется на прежних условиях.
278
В половине третьего мы закончили наше совещание и проредактировали в двух экземплярах правила предстоящего боя.
По моему настоянию было решено не допускать никаких
– Но в случае малейшей возможности к примирению, – добавил Данзас, – секунданты смогут объясниться за своих доверителей.
Я не возражал. Место дуэли я предоставил назначить секунданту Пушкина. Мы условились встретиться через полтора часа на Черной речке у Комендантской дачи, в местах моих беспечных летних прогулок. Необходимо было запастись пистолетами, не бывшими в употреблении ни у одного из противников. Я показал приобретенные мною для д'Антеса в ноябре, но все время хранившиеся у меня совершенно не обстрелянные превосходные дуэльные пистолеты. По верхней грани стволов змеилась золотая подпись: «Ле-Паж, оружейник короля». Они были куплены мною в известном оружейном магазине Куракина на Невском.
Данзас, осмотрев оружие и убедившись, что оно действительно еще не дало ни одного выстрела, не возражал против использования его.
Он не без задумчивости опускал оружие в малиновый бархат футляра.
– Итак, жизнь Пушкина в одной из этих блестящих игрушек…
– Мы сделали все, чтоб избежать этого.
– Да, жребий брошен, рассуждать поздно. Итак, в четыре часа на Коломяжском шоссе.
И, взмахнув черным плюмажем своей офицерской шляпы, Данзас оставил меня. Я поторопился к Геккернам.
XI
Ознакомившись с условиями дуэли, посланник нашел их чрезмерно суровыми. Д'Антес, напротив, признал их вполне соответствующими обстоятельствам дела. «Стреляются и на пяти шагах», – заметил он.
Барон поинтересовался подробностями последней беседы с Пушкиным. Я рассказал о поразившем меня спокойствии нашего противника и мирном состоянии его духа во время утренней беседы. Я высказал сложившее-
ся у меня соображение: в случае миролюбивого отношения Пушкина щадить и беречь его жизнь. Не добиваться непременно «первой крови», считать возможным и выстрел в воздух.
Геккерн насторожился.
– Мы должны все учитывать и не терять ни единой возможности к достойному выходу из создавшегося положения. Взвесим еще раз все шансы. Обдумаем сообща, как должен вести себя Жорж у барьера.
Он нервно прошелся по комнате и, присев к письменному столу, стал деловито и последовательно излагать свой план.
– Итак, мой основной тезис: убийство Пушкина – достойный акт для подлинного легитимиста, но нечего скрывать, что эта смерть нанесла бы непоправимый удар всей нашей карьере – как моей, так и твоей, Жорж. Не думаю, чтобы при таком исходе поединка мне бы удалось сохранить мой пост посла в Петербурге; ты же, несомненно, будешь разжалован в рядовые и сослан. Все, чего с таким трудом, годами, невероятным напряжением воли, упорными расчетами, мне удалось наконец достигнуть, рухнет в одно мгновенье. Даже наш верный и удачный ход в ноябре потеряет всякий смысл и станет ненужной и нелепой жертвой.
Посланник остановился. Ему, казалось, не хватало дыхания.
– Вникните, прошу вас, в значение этого момента: через какой-нибудь час может быть зачеркнуто навсегда дело целой жизни, и в какой момент! Когда мы связались семьей, которая скоро увеличится, когда нужны крупные средства, когда необходимо во что бы то ни стало укреплять свое положение и влияние… Размеры катастрофы неисчислимы – это потеря всего, это европейский скандал, это публичное ошельмование…
Д'Аршиак прав, нам необходимо принять следующее решение: при малейшей готовности Пушкина пойти на спокойное и приличное разрешение дела – без смертельного исхода во что бы то ни стало – немедленно же пойти ему навстречу и ограничиться минимальным удовлетворением. Оскорбление, конечно, должно быть смыто кровью. Жорж такой превосходный стрелок, что он сумеет безошибочно нанести на расстоянии десяти шагов нужную и безопасную рану, скажем – в ногу, это
280
было бы лучше всего. В этом случае оскорбление будет смыто и никаких катастрофических последствий не наступит. Гауптвахта, быть может, крепость на два-три месяца – и только. Сочувствие общества будет на нашей стороне, ввиду тяжести оскорбления и незначительности последствий. В этом случае все поправимо и, может быть, наше положение даже улучшится. Император давно уже недоволен Пушкиным, – не вышлет ли он его в деревню за оскорбление иностранного посла и дуэль с кавалергардом ее величества? Вы подумайте только, какое блаженство – Петербург без Пушкина!…
– Да, но и без Пушкиной, – тихо произнес д'Антес.
– Теперь не время думать об этом, – строго заметил посол. – Дело слишком серьезно, чтоб вмешивать в наши расчеты женщину. Прошу тебя принять все мои решения. Верь, что мне всего дороже твоя жизнь.
Д'Антес не возражал.
– Но если бы, – продолжал Геккерн, – этот сорвавшийся с цепи явился на место встречи со свойственными ему кровожадными намерениями, – нужно быть к нему беспощадным. За его желание умертвить Жоржа он сам должен умереть. Никаких колебаний, никакого сожаления, никаких соображений о последствиях, ибо малейшее послабление может стоить жизни Жоржу. Как только выяснится непримиримость Пушкина – немедленно же убить его! Да, убить, ибо никакая рана не обеспечивает от возможности встречного выстрела. Одним якобинцем станет меньше, и не нам жалеть об этом.
– Ты прав, отец, – заявил Жорж, – у меня слагалось такое же решение: по возможности нанесение легкой раны, но в случае крайности – быстрота, меткость и беспощадность. Я добился поединка – я отстою в нем и честь и жизнь! Если потребуется, поверьте, я сумею действовать так, что Пушкин не даст и одного выстрела! Я отправлю его к праотцам прежде, чем он успеет об этом подумать, и, уж во всяком случае, раньше, чем он спустит курок.
Я взглянул на часы. Время встречи приближалось. Барон подошел к Жоржу, обнял обеими руками его голову и долго не прерывал своего прощального поцелуя.
– Я верю в тебя и в нашу победу, – сказал он наконец, – помни же: по возможности быстрое и осторожное маневрирование, в случае необходимости – беспощадный смертельный удар.
XII
Мы вышли от Геккернов. С Невы дул сильный ветер, поднимавший снежную пыль и безжалостно трепавший пелерину на шинели д'Антеса. Мы сели в извозчичьи парные сани и понеслись к далекой Комендантской даче, месту завершения разыгравшихся событий.